Первым, с кем я познакомился и сумел завести приятную дружбу, был Мистер Артур Холлоуэй. Один из немногих жителей города, кто имел хоть какое-то образование. Как это всегда бывает, путёвость не передалась его детям, по крайней мере старшему из них. Его сын Рональд задолжал банку крупную сумму, и мне пришлось наведаться в их семейное поместье, чтобы попытаться выдумать способ избавить семью Рональда от обязательств перед банком. Без срочного вмешательства юриста парень рисковал попасть в тюрьму. Я не собирался давить на пожилых родителей. Это, как я уже понял за мои скромные девять лет стажа, никогда не приносит никаких плодов, только заставляет должника скрываться из поля зрения властей. Я хотел решить все мирно и, по возможности, быстро, планировал создать впечатление, что я искренне желаю помочь, хотя на самом деле я горел желанием поскорее вернуться на службу в городе, даже если это значило подставить Рональда, но этого не случилось. Рональд сам подставил родителей и сбежал из города. Эта ситуация резко усложнила мою работу. Надо было разбираться срочно, а молодого дурака мы никак не могли разыскать.
Мистер Холлоуэй со своей маленькой семьей жил на краю города, у берега то ли озера, то ли моря, в поместье именуемом Мисти Маунд, весьма символичным названием для такой местности. Этого я так и не понял, сколько не вглядывался в туманную гладь над водой. Около поместья всегда было темно и как-то мутно, сыро, хоть я и приехал в сентябре, морозы стояли будто декабрьские. Дом его был большой и уже поизносившийся, построенный по всем старым правилам ввысь, а не вширь. Он стоял, окруженный лесом с одной стороны, и полузаброшенным садом с другой. Внутри всем явно заведовала жена Холлоуэя. По крайней мере, я так заключил, смотря на роскошное убранство, мебель из благородного дерева, покрытую лаком, и огромное количество разных картин, ваз и прочей дорогой посуды. Уж и не помню, откуда у семьи Холлоуэй такой доход, что они даже в этой глубинке могут жить так обеспеченно, но так как он был уважаемым человеком в городе, копать долго в историю его достатка я не стал. Да и роскошь вскоре открылась мне с другой стороны: она была не живой и как будто напускной. За столами словно никто не сидел, приборами никто не ел, картины да вазы были покрыты сантиметровым слоем пыли, а мебель и полы со скрипом грозились развалиться от каждого шага или касания. Обитатели дома с малочисленной прислугой будто пребывали в постоянном сне, их лица для меня были расплывчаты, а дом казался пустым.