Кадашев поежился, очевидно, испытывая неловкость за напоминание о его прежнем статусе, а еще с досадой почувствовал, что разговор еще дальше ушел от вопроса сделки. И начав заметно нервничать, он потер мясистый нос, откидываясь на спинку кресла, и как бы невзначай произнес:
– Ну, знаете, власть есть везде…Разве что в глухом лесу от нее можно скрыться.
– В точку! – и Шацкий неожиданно рассмеялся, покачивая ногой. – Я предпочитаю свободомыслие и чистую совесть, поэтому для меня один путь – обратно в Сибирь, где государевых людей в разы меньше, а свободу ощущаешь всей грудью, – он насмешливо взглянул на Кадашева, который с этими словами удивленно приподнял брови и чуть подался вперед, слегка склонив голову. А Никита улыбнулся ему, продолжая: – Знаете, там свой порядок, естественный и нерушимый. Горы-махины, чистейший воздух, который хочется глотать, глотать, грудью вдыхать, ощущая сладковатый хвойный привкус. А какая там тишина!…Живая, поющая тишина леса, когда кроны шепчут где-то очень-очень высоко, что и глазу не видно, а стволы качаются и слегка потрескивают, словно говорят с тобой. Там даже мыслишь иначе, масштабнее, что ли. Конечно, там гнус полчищами, лезет во все щели, в глаза, нос, уши, – спасу нет. Но, мое убеждение, именно это и спасает этот край от нас, людей. И от государевых рук тоже.
– В вашем голосе слышна ностальгия, – заметил Кадашев, искренне не понимая, как комфорт и роскошь местных бань и ресторанов можно променять на дикие леса тайги. Он-то за свою жизнь нахлебался этого, увольте! – Не уж, правда, хотите вернуться?
– Не то слово, Павел Иванович! Если все сложится, я останусь там навсегда, – Никита снова рассмеялся, как бы заканчивая разговор, и вдруг заговорил уже иным голосом на иную тему: – Ну, расскажите же о своей семье! Все-таки я такой крюк сделал, приехал в ваши земли. Интересно, чем же вы тут живете, Павел Иванович?
Кадашев готов был поклясться, что живое участие видел в его глазах. С чего бы, интересно, этого молодого, весьма энергичного господина могла интересовать его семья? Кадашеву чертовски хотелось обсудить дело, хотя и беседы о семье доставляли определенное удовольствие. А потому, не желая выказывать излишнего интереса, не переставая наблюдать за собеседником, Павел Иванович, расположившись удобнее в кресле, сказал: