«Так тебе и надо, раздолбай. Не будешь теперь своим дурацким стуком мое пение перебивать».
В это время Мишаня, отыскав «белкин орех», поставил его перед собой и часа три размышлял, кого эта мордень с фиолетовым носом и синим вывалившимся языком напоминает. К неописуемому его горю, напоминала она скотника Митяя, задолжавшего Мишане червонец.
«Во гад!» – в сердцах швырнул находку, приплющив к стволу невезучего дятла.
«Сегодня не мой день», – стекая по коре на травку, подумал пернатый страдалец.
В этот момент Мишаня увидел, как из дырки сбоку головы, которая раньше прикрывалась мясистым, с ладонь, ухом, вылетела записка, тут же подхваченная налетевшим ветром. До вечера егерь гонялся за ней, с десяток раз треснувшись лбом о деревья, изодравшись о кустарник, но все-таки, в самый последний момент, провалившись по пояс в трясину болота, ухватил бумаженцию за угол.
«Ничто не скроется от русского десанта», – торжествовал он, выбираясь на сушу, но прочесть написанное так и не сумел.
Стемнело…
«Ух! Славно я поработал, – утер пот со лба старикашка- леший, – здорово Мишаню погонял, глаза от дороги отводя. Будет знать, как дерева корнать», – филином заухал он, забираясь под пенек в свою хатку. – Но таперя обиды на него не держу, – засыпая, подумал лесной дед. – Потом своим искупил ошибку».
Отрубленная башка совершенно не задела его чувства.
«Как за делами-то время быстро летит», – чиркал очередной спичкой Мишаня, намереваясь разжечь костер, но спички намокли, пока бороздил болото. В придачу пошел дождь. «Правильно бывалые старики говорят: “Отрезанная башка к дождю, а задница – к ведру!”»
Лишь поздней ночью, добравшись до сторожки, он прочел написанное: «Козел! Фиг найдешь свою гармонь». И подпись: «Митяй».
«О ком это жмурик трет? – наморщил то, что осталось от мозгов, об которые, не жалея, колол в армии кирпичи и бутылки. И тут же его осенило: – Да ведь это же у нашего священника инструмент сперли, нехристи… Батюшка целую неделю по этому случаю пьет и не проводит служб. А на фига попу гармонь? – задумался егерь. – Нет! Что-то здесь не так», – схватился за сердце, вспомнив о червончике, который никогда уже не получит с дохлого Митяя.
«Скотина-а!» – была последняя мысль перед сонной одурью.
Спал Мишаня беспокойно и чутко, снилась отрубленная башка без ушей, дразнившая его длинным синим языком, плевавшаяся, корчившая рожи и напоминавшая о долге, который он теперь хрен увидит. Мишаня дергался и стонал. Под утро и вовсе приснился ротный прапорщик – поборник двух нарядов вне очереди и радетель загаженного ротного сортира.