Беседа не прервалась. Назрела необходимость высказать все, что накапливалось годами, что вызывало боль, обиду. И снова возбужденно заговорили, но уже вполголоса, словно принуждала их к этому ночная тишина, сторожившая за окном.
– А Пуатье? – начал маршал де Вьенн. – Сколь надо быть недалеким умом, чтобы проиграть битву, где твои воины втрое превосходят числом врага! Но не просто воины – рыцари в броне, с копьями и мечами! А их перебили, как слепых котят! Где была твоя голова, Жан Второй? Почему ты не послушал Черного принца?[19] Ведь он просил тебя отпустить его на свои земли, ибо не мыслил противостоять пятнадцатитысячной армии, имея столь малые силы, отягощенный к тому же награбленным добром.
– Его даже уговаривал не вступать в битву кардинал, посланный папой Иннокентием, – вставил веское слово аббат.
– Но он жаждал легкой победы, идя железом на кожу, мечом и копьем – на крючья и луки. И умудрился потерпеть поражение и сдаться в плен! А теперь Франция, умываясь кровавыми слезами, вынуждена собирать политые потом и кровью золотые экю на его выкуп!
– И собрано уже было немало; помог Лангедок, – поддержал д’Оржемон, – да только где они нынче, эти деньги, выжатые из народа, из вдов и матерей селян – умерших, погибших, растерзанных бандами наемников! Едва этот убийца – и нет для него слова мягче – вернулся из Тауэра, как возобновились пирушки, балы, турниры, выезды, охота… словно и не было битвы!
– Словно не полег у Пуатье цвет французского рыцарства! – прибавил аббат. – Словно нет никаких компаний[20] и выкупа, и деньги некуда девать, кроме как на развлечения!
– А они нужны для борьбы с Карлом Наваррским! – бурно выразил свое недовольство прево. – Этот интриган опять что-то затевает.
– Чего заслуживает такой король? – продолжал д’Оржемон. – Ответ двояк: в лучшем случае – изгнания; в худшем – смерти.
Хранитель печати усмехнулся:
– Зато он не забыл учредить орден Звезды! Кому стала теперь нужна эта пустая погремушка из рук глупца? Лучше бы он бежал с поля боя или покончил с собой, как Митридат[21]; это принесло бы монархии горы золотых монет, каждую из которых чуть ли не силой приходится отбирать у горожан и сельских тружеников.
– Ему не позволил это сделать рыцарский кодекс чести! – с иронией воскликнул прево. – Увы, это все, что у него есть. В этой голове не мешало бы чести поменяться местами с умом.