– Шептуньи сильны словами. Используя их, мы можем добиться чего угодно. Но не в лоб, а лишь подтолкнуть мир к желаемому, сформировать нужные обстоятельства. Для нашей магии подходят обычные слова, и все же не каждое заряжено магией. Чтобы она заработала, нужно произнести его с особой интонацией и настроем. Однако, – в ее голосе послышались стальные нотки, – есть ограничения.
Малина, нутром чуя, что в магазине что-то пошло не так, смотрела на мать во все глаза.
– Какие?
Та поморщилась, будто съела горькую редиску.
– Разные. Например, шептуньям нельзя колдовать в угоду собственным желаниям.
Малина опешила.
– Но ты же…
– А я колдовала, – перебила ее мать.
– Тебя накажут? – перепугалась девочка, скосив взгляд на куклу. Зря она ее выпросила.
– Не бойся, сдюжим, – мать потянулась и заправила взлохмаченный локон Малине за ухо. – Магия посылает лишь посильные испытания.
На языке у Малины мигом завертелись вопросы, но Мариэтта Аркадьевна строго прервала любые попытки выведать подробности раньше времени.
– Как вырастешь, расскажу, а пока хватит с тебя. Играй лучше с куклой. Не зря же мы за нее воевали.
И она послала дочери ободряюще-уверенный взгляд, в момент успокоивший все волнения внутри. Раз мама не боится, то и Малине не стоит. А куклу она не выпускала из рук. Усердно тренировалась перед зеркалом, дабы поскорее овладеть магией слова, что бы за этим ни скрывалось. Для начала и так, и эдак пыталась научить Алису говорить. Увы, ничего не получалось.
– Напрасная затея, – посмеивалась мать. – Наша магия работает иначе. А твоя пока спит. Проснется к восемнадцати.
– Как я это пойму? – спрашивала Малина, обиженно морщась.
– Уж поверь, не пропустишь.
Но в восемнадцать ничего не случилось. Магия себя не проявила. Для верности выждав еще год, Малина уехала учиться в столицу, в Сити, где бесконечным калейдоскопом ее закружили лекции и экзамены. Мариэтта Аркадьевна начала беспокоиться.
– Тебе уже пора бы пройти инициацию. Сила должна была проявить себя.
Повзрослевшая Малина ловко откидывала копну каштановых волос за плечо и недоуменно спрашивала:
– Как?
– Вспышкой. Как у всех ведьм нашего рода.
– И у тебя?
Мать смущалась.
– И у меня. Помню, в восемнадцать чуть не превратила в жабу одну девицу. Строила глазки моему ухажеру.
– Отцу?
Всякий раз в редких разговорах о папе голос Малины от волнения становился тоньше. А вот материнский наливался прохладцей, словно говорить о мужчине, подарившем ей дитя, той было в тягость. Впрочем, после секундной заминки она продолжала прежним тоном, будто забывала о вопросе.