– Анника, а мы к тебе в гости! – Яша бросился обнимать хозяйку дома, как кидаются с разбегу на шею любимым взрослым маленькие дети.
– Ой, постой-постой, поросенок, у меня руки в глине, – женщина рассмеялась приятным грудным смехом, – измажу. Пошли к мосткам, сольешь.
Мастерская стояла на самом берегу озера. Берега его, сплошь заросшие кустами и деревьями, из-за которых торчали крыши сараев и бань печорцев, отражались в спокойной глади, делая воду изумрудно-зеленой. К мосткам вдоль всей стены мастерской вела узкая крытая веранда. А на стене, в несколько рядов, – полки с разноцветными гончарными изделиями: кувшинами, тарелками, вазами. Чего там только не было, даже глиняные игрушки. Данила остановился рассмотреть.
Анника подошла к нему, вытирая мокрые руки подолом платья, легко улыбнулась:
– Нравится?
– Это все вы сами сделали?
– Не. Тут и отцовы работы есть, и дедовы еще. А вот эта, – она наклонилась в сторону Данилы, потянулась за чем-то в глубину широкой полки, при этом полная грудь ее мягко и горячо коснулась Данилиного плеча, его обдало запахом яблок, – это еще мой прадед делал. Это Пеко. Наш король Сетумаа.
Она держала в руках керамическую фигурку, отдаленно напоминающую по форме человеческую: голова, торс и нижняя часть для опоры. Типа снежной бабы, подумал Данила. Только в макушке у Пеко было отверстие.
– Это для свечи, – пояснила Анника.
– Что это? Подсвечник?
– Нет. Для христиан идол, а мы его королем Пеко называем. Свечу в нем зажигали во время обрядов. Пеко раньше в амбаре стоял, когда он еще при эстонской власти был у нас. А когда Советы пришли, то амбар сгорел. Прадед его потом в мастерскую к себе и забрал.
– Анника из сету. Слышал про такой народ? – вмешался Яша, хрустя огурцом, только что сорванным на огороде. – Прадед ее известным мастером был до войны. Магазин держал для своих гончарных изделий и целую сеть мастерских по всему сетосскому краю. А в сороковом, когда наши пришли, его лавочку и прикрыли.
– Твой же прадед и прикрыл, – улыбнулась Анника и, тщательно обтерев пыль с керамического идола все тем же краем платья, поставила его на полку поглубже.
– Мой и прикрыл, – рассмеялся Яша. – Но мой и от лагерей, и от депортации его спас. Скажешь нет?
– Спас, спас. Яшин прадед тут перед войной большим начальником был энкавэдэшным. Да вы знаете, наверное, Данила?