Добавить к этому черные брови вразлет, прямой нос, острые высокие скулы, волевой подбородок, на котором деревенским девкам так ни разу за все то время, что сборная сотня квартировала у нас, не удалось увидеть щетины.
Кстати, эти самые девки заглядывались не только на гладкие щеки капитана, а на него всего, целиком. Причем так, что аж шеи сворачивали. А уж сколько приворотных зелий было куплено у местной знахарки, сколько новых рубах из сундуков с приданым вынуто и надето, сколько гвоздей раскалено докрасна и намотано на пряди для кудрей, сколько свекольного сока изведено для губ ради того, чтобы командир обратил на красавиц внимание, – не перечесть!
А восточник на всех них смотрел, словно не замечая. Мне даже обидно было. Ладно я, тощая, как щепка, в стане перешибить можно, еще смуглая, как галка, вся в мать, что родом из южных приморских земель… В общем, не девка, а недоразумение. Но другие-то в Подгорнице – загляденье! Златовласые. Румяные. Дебелые. Кровь с молоком. В теле. Есть за что подержаться и за что спрятаться. Такие и дракона в полете собьют, и на орка с дубиной пойдут.
Вот его воины оценили подгорничанок по достоинству. По всем женским достоинствам. И верхним, и нижним… А этот командир, дурак, от них нос воротил.
Впрочем, сейчас я была бы рада, если бы восточник надменно прошествовал мимо меня. Но нет. Вперился своими темными глазищами и стоит, ждет ответа. Пришлось его дать, впервые заговорив с капитаном, которого до этого я видела лишь издалека:
– Тут происходит нападение.
– И кто на кого напал? – приподняв бровь, уточнил капитан и посмотрел на погнутый котелок в моей руке.
– Ваш солдат на меня, – отозвалась ничтоже сумняшеся.
– Буль – буль – буль, – опротестовал это заявление пьяный вояка из лужи.
– И сильно он… напал? – невозмутимо уточнил пришлый, проигнорировав мнение подчиненного.
– Достаточно, чтобы я обиделась, – ответила, гордо вскинув голову.
– А вы сильно обидчивая? – с легким акцентом уточнил капитан.
– Главное, что я быстро отходчивая, – хмыкнула я. – Отхожу обидчика как следует – и забуду на него всю злобу.
– И как вас зовут, добросердечная госпожа? – меж тем иронично поинтересовался восточник.
– Двинария… Я из корчмы, – нехотя ответила я, мотнув головой в сторону входа.
Печенкой чуяла: происходит что-то странное, но что именно – так и не могла понять.