Дверь в квартиру была высокая, двухстворчатая и деревянная, выкрашенная коричневой краской для пола, видимо, уже давненько, так как тоже местами облезла. Лишь одна створка двери распахивалась и «работала дверью», а вторая снизу была закрыта на шпингалет, уходящий в каменный пол.
Мы прошли с братом по длинному узкому коридору, поворот, несколько комнат с такими же двухстворчатыми дверьми, ещё поворот. Наша комната оказалась предпоследней, перед большой кухней. Я мельком заглянула туда: пластиковая зелёная и белая плитка на полу в шахматном порядке, кое-где отвалилась, потолок в лепнине, но слегка закопчён и запылён, несколько газовых плит и разномастных кухонных столов. Через всю кухню тянулась верёвка, на которой сушилось чьё-то неказистое белье.
– Коля, а сколько здесь комнат? – робко спросила я.
– Не помню, – беспечно ответил брат. – Кажется, пятнадцать или около того.
Художников такие тонкости не интересовали.
Внутри наша комната выглядела вполне аскетично. Шкаф, кровать у окна, стол, пара разных стульев. На потёртом паркетном полу по всему периметру были расставлены незаконченные работы и всё, что требуется художнику: свёрнутые в рулонах холсты, подрамники, большая палитра с остатками масляной краски, наборы акварели фабрики «Нева» и ещё много разных предметов, назначение которых мне только лишь предстояло изучить: мастихины всех мастей, рыжая сангина, палочки угля и много всего другого.
Коля был худ и бледен, как настоящий художник, но глаз горел. Он пожаловался мне на плохое питание и проблемы с желудком. Иногда денег не было совсем. Они с художественной братией ели только черный хлеб, посыпанный крупной солью и политый пахучим подсолнечным маслом, которое присылали трёхлитровыми банками его украинскому длинноволосому соседу Юре. Кроме хлеба, в ход шёл портвейн или другие интеллигентные напитки, добытые молодыми художниками.
Был ещё сосед Володя, старожил коммуналки. Он жил здесь уже третий год, безуспешно пытаясь поступить в Репинскую академию. «Муху» он не признавал, не его стиль. В Репинской приветствовался классический стиль, а в «Мухе» – андеграунд.
Художники выделили мне матрас на полу, который на день ставился вдоль стены и не занимал много места. В первой половине дня я занималась своими делами: хотела перевестись из Душанбинского университета в ФИНЭК, институт экономики и финансов на канале Грибоедова. Это было совсем рядом, можно было дойти пешком. По утрам я с удовольствием так и делала. Шла по Моховой улице, дорога занимала примерно полчаса неспешным шагом. С Моховой сворачивала на кусочек Пестеля, затем переходила через Фонтанку по мостику с небезызвестным «Чижиком-Пыжиком», дальше мимо Инженерного замка через Михайловский сад – любимая часть моего пути. Выходила у Спаса-на-Крови и топала вдоль канала Грибоедова до своего будущего университета у мостика с крылатыми львами, чаще его называют «Банковский мост».