– Пришлый он! – сообщил мне зверёк, видимо, снова решив покопаться в моей голове. – Вот его и отмутузили местные.
– Откуда знаешь? – подул парню в лицо, стараясь убрать с него как можно больше земли. Прикоснуться было страшно. Нос, очевидно, сломан, челюсть вывихнута. Вдоль всего лица свежий, ещё кровоточащий шрам от пореза чем-то очень острым. – Воды бы, и тряпицу какую, чистую, – пробормотал себе под нос.
– Здесь ручей близко! – Лиски махнул лапкой, показывая направление.
– Не выживет! – покачал головой я.
– А ты не нагнетай! – зверёк сделал несколько прыжков в предполагаемую сторону ручья. – Тащи парнишку сюда, за мной!
Взял находку под мышки и поволок в направлении, указываемом Лиском.
Идти далеко не пришлось. Звук журчащего ручья на соседней полянке, когда-то в середине весны полной белоснежных колокольчиков, усыпающих тонкие стебельки душистых ландышей, что выглядывали из-под широких тёмно-зелёных листьев, я услышал буквально через несколько шагов. О ландышах мне, кстати, поведал сам ручеёк, озорными отблесками переливающийся в лучах полуденного солнца. Подтащив свою бессознательную ношу к воде, я оглядел находящиеся возле меня неизвестные мне растения. Странная… даже не мысль, а какой-то непонятный посыл, словно искорка интуиции, заставила меня прислушаться к шёпоту шелестевших от лёгкого знойного ветерка растений.
«Наши ягоды ядовиты» – уловил я уверенность ландышей.
«Возьми мои лопушки» – предлагала мать-и-мачеха.
«И я могу помочь!» – уверял меня подорожник.
Шалфей, ромашка, одуванчик, тысячелистник… Это то, что я знал. Но здесь было и много тех, что я видел впервые. Цветы, корни, стебли, листья. Они предлагали мне себя, наперебой рассказывая о своих свойствах. Так много образов в голове смешалось в сплошной однородный гул. Перед глазами всё поплыло…
– Стооооооп! – дал сигнал Лиск.
И поступающая ко мне информация резко остановилась. Представил свои осоловевшие глаза. И, несмотря на то что меня всё ещё не прекращало подташнивать, стало смешно. Ага! Цветочки меня заговорили до полуобморочного состояния! Меня? Того, кто сутками мог отмывать чужие машины. Страшно вспоминать, что за грязь я из них иной раз выгребал. А потом делать заданные на дом уроки. И делать их надо было хорошо, ведь я боялся, что хотя бы одна живая душа узнает о том, что я живу в одиночестве. Значит родителей в школу вызывать были не должны. Хватало уже ругани по поводу того, что на родительских собраниях их ни разу не было. М-да… Никогда не думал, что дойду до такого!