И сцена была та в Версале.
С одной стороны, мало ли кто кого ел в Версале в 70-е годы XVIII века, и в общем и целом басня без всякого Лафонтена успешно ложится в парадигму порицания и осмеяния «вельможи в случае» (а майский жук ведет себя именно как баловень судьбы, везение своё обусловив своими личными качествами), но с другой стороны длинный клюв, кого-то съедающий, можно увидеть в Версальсокм лабиринте[52], у фонтана № 26 – иллюстрации басни Исаака де Бенсерада[53]. Право, меня терзают смутные сомненья, а был ли тогда популярен Бенсерад, и не является ли та строка в конечном счёте отсылкой к басне Лафонтена, ибо в обеих баснях одна и та же мораль: меньше слов, больше дела. Ибо как хвастовство в сюжете Буазара, так и излишние жалобы у Лафонтена привели не к позитивному результату, а к плачевному финалу: склевали и коллективных Бобчинских с Добчинскими, и новообретенного Хлестакова.
Не только в тексте шифровал баснописец Галантного века отсылки на баснописца Великого[54] века; иногда отсылка зашифрована в самом названии.
Например, такая игра слов: «Две полевки» (Les deux Mulots, B.; I XV) и «Два мула»[55] (Les Deux Mulets, L.; I, IV). При всей разноте декораций и персонажей, на обе басни единая мораль «довольствуйся малым» – и схожее композиционное строение: богатый и бедный переживают несчастье, бедный выходит из положения с минимальными потерями, тогда как потери богатого почти несовместимы с жизнью (или они так плачутся). Менее очевидны, но более рельефны аналогии в паре «Олень, смотрящийся на себя в водную гладь»[56] (Le Cerf se voyant dans l’eau, L. VI; IX) и «Воздушный змей» (Le Cerf-volant, B.; II; VIII). Воистину, необходимо обладать изрядной фантазией, дабы найти в ткани обоих сюжетов объединяющую тонкую нить, но, право, не зря же Буазар играет в слова? Олень наслаждается бесполезной красотой, презирая непропорциональную утилитарность, за счет чего и платится:
Nous faisons cas du beau, nous méprisons l’utile;
Et le beau souvent nous détruit.
Ce Cerf blâme ses pieds qui le rendent agile:
Il estime un bois qui luy nuit.
Дорожа красотой, пользу мы презираем;
Красота же нас губит частенько.
Ног стыдяся, что из беды его ране спасали,
Восхваляет рога на погибель олень.
Воздушный змей ничего не выбирает. Он сам – бесполезная красота. И как же интересно написал Буазар, ведь в его басне кроется двоякая интерпретация: в качестве образчика бесполезной красоты можно признать и вельможу в случае, и революционную идею (напомню о консерватизме баснописца, не видящего разницы между революцией и бунтом), прекрасную, но при этом губительную (действительно, какой такой капитализм? Это же утопия! Нужно оставить дворянские привилегии, феодальное право и сословное общество). Будучи по меркам 1917 года октябристом