Холодало. Багровое солнце опускалось к закату. Промокший, грязный, в копоти Дружинин приближался к окопам, недавно отбитым у врага; теперь их ровняли с землей немецкие минометы и артиллерия. Наши танки, вышедшие с пехотой в атаку, маневрируя в складках местности и за сельскими строениями, вели ответный огонь по немецким позициям. Над траншеями грохот стоял неимоверный. С треском слева разорвался 75-миллиметровый снаряд, лицо обдало жаром, сверху на шинель посыпалась земля. Удушливый запах немецкого тола моментально заполнил траншею. Звонкая россыпь мин, укладываясь в шахматном порядке, противно резала слух. Одна из них шлепнулась совсем рядом, обрызгав его грязью, сбив дыхание тротиловой вонью. Немецкие крупнокалиберные пулеметы долбили короткими очередями, и веер пуль, летевший с вражеской стороны, распахивал землю перед траншеей, пролетал над головой, впивался в бруствер. С трудом пробираясь под шквальным огнем, Анатолий наконец добрался до своего поста. Но увиденное совсем не обрадовало взор. Присыпанный землей телефон, как и прежде, стоял на краю окопа. Попавшая в траншею немецкая мина разворотила его и своим осколком смертельно ранила в голову напарника. Илья с искаженным лицом корчился в судорожных муках.
– Связь! Связь! Давай мне, боец! – пробираясь по траншее, кричал комбат. Дружинин схватил трубку телефона и протянул ее командиру; мучаясь от безысходности, он пытался оказать помощь своему раненому напарнику.
– Огнем дивизионной артиллерии поддержите, товарищ полковник! – просил комбат. – Нам до темноты еще немного продержаться надо. Немцы сейчас в контратаку могут пойти, мы не выдержим, потери большие, – кодовыми словами информировал он командира полка. Через минуту разговор закончился, и комбат, придерживая телефон левой рукой, положил трубку обратно.
Он бросил сумрачный взгляд на Илью, чья перевязанная голова лежала на коленях у Анатолия.
– Ничем ты ему теперь не поможешь, он мучается в предсмертных конвульсиях. Жаль парня. Сколько их, таких, как он, сегодня полегло?.. Порой вечером отправляешь оперативную сводку в штаб полка и представляешь себе, сколько матерей там, в тылу, слезами умоются, когда получат похоронки на своих сыновей. Да так тяжко на душе становится, что самому хоть плачь, – тяжело вздохнув, высказал свою боль Тулепов, – но что поделаешь – это война.