В любом случае мы имеем дело с отчетливо ощутимым актом принятия решения; и это решение, если рассматривать его как принадлежащее только сознанию, принимается посредством обращения к репрезентации некоего более обширного опыта, опыта, возможно, охватывающего всю жизнь, характер и обстоятельства субъекта. На самом деле оно дается нейро-церебральными энергиями, которые поддерживают эту репрезентацию. Оно сигнализируется в сознании тем, что профессор У. Джеймс хорошо назвал щелчком решимости; хотя вполне возможно, что этот сознательный щелчок может быть не строго одновременным с тем решающим изменением в распределении энергии, которое является самим актом, а завершением первой стадии, так сказать, нового распределения, стадии, отмеченной прекращением чувства усилия или напряжения, которое сопровождало еще не решенный конфликт. В этом случае оно будет зависеть от того, что мы можем назвать афферентным, хотя и внутримозговым, нервным током; и поворотный пункт в акте, которым является сам акт в момент принятия решения, не будет тогда представлен каким-либо единым одновременным чувством в сознании, хотя до этого и до него мы имеем чувство, называемое чувством усилия, чувство, которое зависит от напряжения или конфликта, поддерживающего процесс сравнения, а после него – повышенное сознание принятой альтернативы, с исчезновением чувства конфликта и усилия.
Если кто-то скажет мне, что у него есть непосредственное сознание себя как нематериального агента, делающего причины реальными мотивами своих поступков, я могу только сказать, что для меня его смысл не поддается разумному толкованию. Его утверждение, воспринятое буквально, является противоречием в терминах. На мой взгляд, он заставляет термины здравого смысла, в которых описывается analysandum, акт выбора, каким он представляется здравому смыслу, служить анализом акта, который просто отрицает, что его можно проанализировать. Если бы это было так, у нас не было бы ни этики, ни философии; и, если я не ошибаюсь, именно идея о том, что такое непосредственное сознание, как это, абсолютно необходимо для того, что он с удовольствием называл психологией, заставила Огюста Конта отрицать возможность этой науки. Ведь если воспринимать это утверждение не буквально, как в обыденной речи, то оно не является аналитическим; если воспринимать его буквально, как в философии, то оно самопротиворечиво. Я имею в виду, что знание о том, что что-либо является агентом, будучи умозаключением, не может быть непосредственным знанием. Таким образом, это утверждение истинно только в том смысле, который не является философским, и все же выдвигается как результат философского исследования. Таким образом, оно фактически блокирует все дальнейшие философские размышления и дискуссии. Но вернемся к рассматриваемому нами анализу.