Если, осознавая это несоответствие, хотя и не вполне владея им, мы остановимся на одном из двух несопоставимых видов целей (цели воли и цели желания), включенных в большую общую концепцию счастья или благополучия, и сделаем его отправной точкой и доминирующей концепцией исследования, мы придем, в одном случае, к концепции долга, или добродетели, у Аристотеля определяемой выполнением естественно назначенного tpyov, работы или практики, обусловленной нашей природной конституцией и способностями; а с другой – удовольствия в широком смысле, включая наслаждения любого рода, будь то чувственные, эмоциональные, интеллектуальные или получаемые исключительно в результате реализации наших активных способностей. Эти два направления были приняты и представлены в античности, одно – стоицизмом, другое – частично эпикурейством, а более полное – гедонизмом киренейской школы. Как на выбор того или иного направления могут повлиять результаты вышеизложенного анализа, я сейчас не буду спрашивать. Лучше сначала сопоставить эти результаты с двумя оставшимися категориями.
Согласно этим результатам, мотивы полностью относятся к реальной обусловленности сознания, то есть к нейро-церебральным процессам, от которых зависят все части процесса-содержания сознания. Нейроцеребральные процессы, поддерживающие акт выбора или воления, подобный анализируемому, функционально непрерывны на всем его протяжении. Те из них, которые поддерживают первоначальное альтернативное содержание и которые сами являются продолжением чувственных впечатлений, полученных через афферентные нервы, продолжаются в рединтегративных процессах, поддерживающих ассоциации идей и чувств, к которым относятся доводы за и против любой из альтернатив. И согласование этих нейроцеребральных процессов друг с другом приносит с собой тот окончательный поворотный пункт, или акт решения, который, будучи принятым, поддерживает выбранную альтернативу в ее обладании сознанием. Мы различаем и отмечаем различные шаги или стадии этого непрерывного действия мозга различными процессами или содержаниями сознания, которые зависят от него и которые только нам сразу же известны. Вся движущая сила этого двуединого процесса лежит в действительно обусловливающей его части, то есть в нейроцеребральных процессах, а не в процессах-содержаниях сознания, которые от них зависят. Нашим реальным мотивом для выбора одной альтернативы и отказа от другой или других является превосходящая сила нейроцеребрального процесса, поддерживающего выбранную альтернативу. Но и отвергнутая альтернатива имеет нейроцеребральный процесс, поддерживающий ее с определенной степенью силы, хотя и уступающей силе победившего процесса. Тогда в случае выбора или воления возникает вопрос: какая черта, если таковая имеется, в процессе-содержании сознания является свидетельством, знаком, или causa cognoscendi, силы или сравнительной степени силы нейро-церебральных процессов, противостоящих друг другу при принятии решения, – помимо, конечно, свидетельства, предоставляемого самим фактическим решением? Есть несколько категорий фактов, которые, как кажется, проливают свет на этот вопрос. Во-первых, мы обнаруживаем, что инстинктивные действия, которые наиболее важны для сохранения индивида и вида, также сопровождаются самыми острыми удовольствиями, например, действие принятия пищи; в то время как действия, которые не являются инстинктивными, но обычно исходят от других агентов и являются разрушительными или вредными для организма, часто сопровождаются самыми сильными болями, как при лишении пищи или тепла, а также при получении телесных повреждений. Во-вторых, оказывается, что представление удовольствий, которыми мы наслаждались или, возможно, будем наслаждаться, само по себе приятно и бодрит, в то время как представление боли, которую мы испытывали или должны испытывать, мучительно и угнетающе. Таким образом, надежда, которая сама по себе является удовольствием, кажется, повышает, а страх, который сам по себе является болью, кажется, понижает здоровое напряжение и эластичность организма.