Но не обошлось. Из обрывков новых разговоров (взрослые недооценивают остроту слуха у подрастающего поколения) стало ясно: доехав до Ленинграда, бедная чертежница побежала в милицию, а те переслали заявление потерпевшей в Новый Афон, по месту преступления, и вскоре в нашу калитку вошел тогдашний участковый Гурамишвили, по прозвищу Гурам. Он тяжело присел к столу, снял фуражку, вытер ее изнутри носовым платком. Жарко. Я заметил, что его белая рубашка с короткими рукавами настолько промокла от пота, что стали отчетливо видны густые полосы на спине служителя закона. Машико хотела угостить его домашним вином с козьем сыром, но он покачал головой и строго спросил:
– Где Ашот Михайлович Сундукян, 1944 года рождения?
– Сами не знаем… – неумело всплеснула руками мать нарушителя.
Участковый хотел поглядеть ей в глаза, но передумал: сквозь такие толстенные стекла понять, какой у человека взгляд, честный или лживый, невозможно.
– Будем объявлять в розыск.
– Зачем в розыск?
– А ты чего хотела, женщина? Это же – 117-я с отягчающими.
– Она сама с ним пошла!
– И что с того? Там и справка от гинеколога приложена. Мало ему гулящих? Пусть лучше сам придет! За явку с повинной скостят пару лет.
– Может, денег дать? – Нинон положила руку на грудь, где хранила, пристегнув булавкой к лифчику, семейные сбережения.
– Кому дать?
– Тебе.
– А заявление я куда дену – съем? Оно же в горотделе на контроле.
– Что же делать?
Тут казачка заметила, как мы с Лариком, разинув рты, внимательно слушаем их разговор, и так рявкнула, что нас ветром сдуло. Но имя Мурмана мы уловили. На следующий день вернувшись с моря, я с удивлением увидел у нашей покосившейся калитки белую «Волгу» со скачущим серебряным оленем на покатом капоте, именно такие тачки угонял Юрий Деточкин в фильме «Берегись автомобиля». Шофер в ворсистой, несмотря на жару, кепке, опершись о крыло, величественно курил. За столом под виноградным навесом сидел лысый пузатый грузин в белом костюме. Лицо у гостя было красное, щекастое, а густые сросшиеся брови над мощным носом напоминали фигурную скобку. На волосатом пальце сверкал золотой перстень с печаткой, а на ногах сияли белые лаковые штиблеты с мысками, острыми, как нос Буратино. Машико стояла перед ним на коленях и плакала, а Нинон, увидев нас, замахала руками, мол, сгиньте с глаз долой, ироды!