Горе горемычное - страница 3

В эти, неимоверно тяжелейшие для меня дни, в поисках утешения, я иногда, останавливал прохожих в нашем посёлке, у кого сыновья погибли в Афгане, или Чечне, и с надеждой спрашивал, как им удалось пережить такое горе и не сломиться под его тяжестью? Их ответ неизменно сводился к одному и тому же: «Переживай своё горе сам, как можешь, не береди свою память смирись, и не ищи помощников себе для сострадания, таких нынче не найдёшь». И действительно, сострадающих, из числа наших немногочисленных знакомых, за редким исключением, встретить редко удавалось. Создалось стойкое впечатление, что моё горе никого не интересует, оно совершенно никого не взволновало, как будто все давно привыкли к этому, и я остался один на один со своим неутешным горем. Жутко вспоминать, то страдальческое время, но навязчиво тогда одолевало тягостное ощущение своей ненужности и никчёмности в нашем обществе, как отверженного всеми изгоя. Грустно и больно об этом сейчас вспоминать, но не хочешь, а вспоминается. Хорошо всем известны подобные трагедии с детьми известных в нашей стране людей, оказавшихся в подобной ситуации. Но это известные люди, их именами гордится наше отечество, мне то, простому человеку, каково в этой ситуации? Однако, в меру своих, крайне истощённых сил, стараюсь держаться, и насколько меня хватит, не знаю. Ничего не хочу загадывать наперёд, но, если выживу, обязательно напишу книжку о погибшем сыне, которая будет называться «Повесть о сыне», или другое название придумаю, как подскажет внутренний голос. Мой сынок, как упорный пахарь в этой жизни и примерный сын, отец, муж и брат, своей короткой и яркой жизнью заслужил это. Надо особо сказать, что он обладал невероятной работоспособностью, и я никогда его не видел без дела. Кроме того, он, как умный человек, был совершенно аполитичен. Никогда не состоял ни в каких партиях и движениях, не имел склонности заниматься бизнесом, в большинстве своём тогда преступным, в начальной стадии. Его это совершенно не интересовало. Главным для него всегда была забота о своей семье-о сыне и дочке. Конечно, неустанно проявлял сыновнюю заботу и о нас, родителях, которым ни в чём никогда не отказывал, хотя сам жил более чем скромно, но это грустное обстоятельство его, как умного и сильного человека, особенно не удручало. Больших и важных должностей он никогда не занимал, по не зависящим от него обстоятельствам. Но при своём незаурядном уме и способностях умел содержать семью не хуже, а может и лучше, чем другие, в его ситуации. Его любовь к своим маленьким детям была безгранична, он их боготворил, и лелеял, будто заранее предвидел свою скорую кончину. Это грустное обстоятельство всегда потрясает наши меркнущие в скорби души до сих пор. Поскольку он никогда в своей жизни не страдал губительной тягой к алкоголю и курению, то всё своё свободное время уделял чтению специальной, или художественной литературе, и воспитанию своих детишек, которые его безумно любили. Однажды я был невероятно удивлён, когда узнал, что мой сынок серьёзно увлечён богословскими науками; читает специальную литературу по данной тематике, просматривает и слушает видеозаписи учёных богословов. Видимо, постоянные неудачи с начальством и работой, вынудили его обратиться к Всевышнему. Так что же нужно было сделать с человеком его начальству, чтобы он на это решился? Даже трудно вообразить. Хотя в этом я полностью не уверен, поскольку сын серьёзно занимался философией и богословские науки, видимо, в чём-то, ему помогали вглядеться в наш мир значительно глубже и шире, но у начальства, видимо, были свои причины донимать его различными придирками, чтобы он сам уволился с работы по собственному желанию. Так и случалось, однако, надо признаться, что наш сын не был скандальным человеком, тем более он был верующим, но как-то, умел это тактично скрывать от посторонних, и даже от нас, родителей. Для меня, как отца, всегда были очень интересны его суждения о прочитанных им книгах. Были они очень выверенные, с тонко подмеченными подробностями, чаще ироничные по свойству его характера. Разговаривать с ним было для меня одним наслаждением. Он был, без всякого сомнения, духовно богатый и щедрый человек, приветливый и открытый для общения с другими людьми. Но не терпел людей фальшивых и жестоких по отношению к другим людям, каких в своей короткой жизни, к сожалению, встречал немало, как и неприятностей натерпелся от большинства из них. Мне всегда исподволь казалось, что он торопился жить, всегда, куда-то, спешил, стремился сразу переделать все дела, будто предчувствовал свой недолгий век, отмеренный ему неумолимой судьбой. Это моё правдивое, но запоздалое признание и безнадёжно бесполезное и нет в нём ничего утешительного, кроме добавления горечи от случившего несчастья.