, таким как
local, parochial и cosmopolitan. Будучи продуктом реалистического намерения описать «типичных» индивидов или группы, они беспорядочно комбинируют различные основания оппозиций, смешивая такие разнородные критерии, как возраст, отношение к политической власти или науке и т. д. В качестве примера можно привести
locals (включающих
dedicated, «полностью преданных институции»,
true bureaucrat,
homeguard и
elders) и
cosmopolitans (включающих
outsiders и
empire builders), различаемых Алвином У. Гоулднером в зависимости от установок по отношению к институции (
faculty orientations), инвестиций в профессиональную компетенцию и ориентации вовне или вовнутрь
[18]; или типологию Бартана Кларка, который в каждом из ее элементов – в
teacher, преданном своим студентам; в
scholar-researcher, «полностью увлеченном своей лабораторией химике или биологе»; в
demonstrator, своего рода инструкторе, в чьи функции входит передача технических компетенций; в
consultant, «проводящем в самолете столько же времени, сколько в кампусе», – видит представителя особой «культуры»
[19]. Наконец, хотя можно было бы продолжать в том же духе, примером подобного подхода являются шесть типов, выделенных Джоном У. Гастадом:
scholar, считающий себя «не служащим, работающим по найму, а свободным гражданином академического сообщества»;
curriculum adviser; individual entrepreneur; consultant, «находящийся всегда за пределами кампуса»;
administrator и «ориентированный вовне»
cosmopolitan[20].
Едва ли есть необходимость упоминать все случаи превращения понятий-оскорблений или полунаучных стереотипов (вроде jet sociologist) в квазинаучные «типы» (consultant, outsider) – как, впрочем, и все едва различимые знаки, выдающие позицию аналитика в анализируемом пространстве. На самом деле эти типологии пользуются доверием лишь в той мере, в которой они, будучи продуктом схем классификаций, циркулирующих в конкретном социальном пространстве, действуют как серии реальных делений (аналогичных тем, которые производит обыденная интуиция) мира объективных отношений, редуцированного, таким образом, к популяции профессоров университета, препятствуя осмыслению университетского поля как такового и тех отношений, которые связывают его в различные моменты истории и в разных национальных сообществах, с одной стороны, с полем власти, а с другой – с научным и интеллектуальным полем. Если эти типологии (к несчастью, очень распространенные и отлично представляющие то, что зачастую выдается за социологию) и заслуживают внимания, то лишь потому, что, переводя вещи на язык, представляющийся научным, они могут убедить (и не только самих авторов) в том, что открывают доступ к более высокому уровню познания и реальности, тогда как в конечном счете сообщают меньше, чем непосредственное описание хорошего информанта. Классификации, порожденные скрытым применением принципов видения [vision] и деления [division], используемых обычно для нужд практики, «подобны тем, которые мы бы получили, если бы попытались, по словам Витгенштейна, „классифицировать облака согласно их форме“»