– Так, с вами всё, – наколол ордер на блестящую спицу рядом.
– Здорово, Сазоныч, – облокотился Осмачко на прилавок. – Вот, привёл своего командира. Одень по высшему разряду.
Ковалев вынул из кармана и молча протянул каптёру бумажку. Тот, шевеля губами, прочёл и поднял глаза.
– Стать у тебя, парень, гренадерская. Щас чего-нибудь найдем, – и скрылся в полумраке стеллажей. Покопавшись там, вскоре вернулся, поочередно выложил на прилавок новенькую офицерскую бекешу, австрийские френч, галифе и хромовые сапоги.
– Откуда это все? – удивился Ковалев.
– Я, сынок, когда-то начинал тут службу, в дивизии его высокопревосходительства генерала Флейшера. С началом германской дивизию отвели на границу с Восточной Пруссией, а город заняли австрийцы с немцами, ну а когда ушли и они, хозяевами стали поляки. Так что на этих складах амуниция, считай, трех армий.
Когда ротный переоделся во все новое, Осмачко поцокал языком:
– Ну прямо ахвицер. Так и хочется шлепнуть.
– Я тебе шлепну, – затянув портупею с наганом, ротный надел на голову суконный шлем. – Спасибо, отец!
Ковалев кивнул Сазонычу, и оба красноармейца вышли за территорию складов.
– Ну, ты дуй в роту, – приказал Осмачке Ковалев, – а я немного погляжу город. Интересно, что брали.
Бывшая столица Великого княжества Литовского впечатляла. До этого Александр кроме уездного Черикова бывал только в Могилеве. Здесь же европейского стиля дома, мощенные булыжником улицы, роскошные дворцы и многочисленные костелы с кирхами смотрелись помпезно и величаво. Встречались немногочисленные прохожие, настороженные и угрюмые.
Одна из улиц выходила к городскому рынку, откуда доносился неясный шум, комроты направился туда. Широкое пространство было запружено народом, слышался польский, литовский и еврейский говор. На лотках и рогожах, расстеленных на брусчатке, продавались всевозможные товары: мануфактура, скобяные изделия, одежда с обувью, разные продукты и даже граммофоны с пластинками. Рассчитывались за них польскими злотыми, немецкими марками, русскими «керенками»[8], а то и посредством натурального обмена.
Рассекая толпу, прошагал красноармейский патруль с винтовками на плечах и примкнутыми штыками. У Александра в бумажнике имелось жалование за три месяца. Он подошел к табачной лавке.
– Цо пан прагне? – спросил еврей с пейсами.