Комендант станции помещался в землянке. Когда я вошел, он сидел лицом к двери, за низким столом, а позади, на стене, висели телефоны. Я попросил разрешения отдохнуть немного – мешки были очень тяжелые.
В землянку поминутно входили люди. Они спрашивали, кричали и требовали. Чувствовалось, что там, наверху, идет лихорадочная работа. Комендант сказал мне:
– Так вот каждую ночь творится. Теперь для нас ночь – самый день. А к утру все утихомирятся. Тогда и поспать можно.
Я отдохнул немного, взял свои мешки и попрощался с комендантом.
– А куда это вы собрались? – спросил он, когда я жал ему руку.
– В Ленинград, – ответил я.
– В Ленинград… – протянул комендант не то удивленно, не то восхищенно. – Ну, желаю вам, желаю… – И он потряс мою руку. – Вагоны уже на путях, вы прямо и садитесь.
Выбравшись из землянки, я пошел вдоль линии отыскивать мои вагоны и нашел их в тупике: три классных вагона дачного типа. Я залез в третий вагон. Там было уже полно народу. Сидели и лежали на нижних, верхних и багажных полках. Где-то в середине купе горел свет. Я протиснулся туда. На столике у окна лежал громадный кусок стеарина. Его прорезала нитка, и эта огромная свеча горела ровным, немигающим светом.
На скамье, с краю, сидел пожилой боец. Он держал между коленями котелок с водой и размешивал в нем какой-то концентрат. Над котелком вился пар. Боец подвинулся, и я присел рядом. Мешки с трудом засунул под скамейку.
– Ты что же с такими мешками путешествуешь? – спросил он меня.
– Своя ноша не тянет, – ответил я.
– Это так, – согласился пожилой боец, – а только солдату лишние вещи – обуза,
– Далеко еду, вот и вещей много, – отозвался я.
– Отвоевался, что ли? – спросил боец. – В тыл?
Я знал элементарное правило фронта – не говорить попусту, куда едешь, но все же сказал:
– В Ленинград.
– В Ленинград! – Боец перестал мешать кашу, разжал ноги и поставил котелок на пол. – Н-нда-а…
– Как же туда ездят теперь, в Питер? – спросил кто-то с верхней полки.
– Самолетом или через Ладогу, – ответил я.
– Во куда немца допустили… – прозвучал голос сверху.
– Кто допустил? – оборвал его хриплый, простуженный бас тоже сверху. – Ты и допустил!
– Может, и я, – беззлобно согласился первый. – Я допустил, я и вышибать буду.
– Вышибало! – ответил ему тот, сверху.
– А я там жил… – мечтательно произнес пожилой боец. – Цельных три года прожил… Какой город… Ленинград…