– А скажу я вам, дорогуша…
– Ты его слушай, Шура, – попросил боец. – Ты его слушай: это наш самый большой командир. Как он скажет, так то и будет.
– А скажу я вам так: погорюете вы в солдатках до самой горькой слезинки. Каши на нас заварено сверх всяческой солдатской нормы. Вот так вот.
Ушел старшина нехотя: с трудом, видимо, рвал от сердца чужое липучее счастье.
Поднялся и тихонько, чтобы не выдать себя, выбрался из своего укрытия подполковник Заварухин. Уже шагая по тропинке возле огорода, подумал: «Хорошо, что застала, будто могла знать. Ехала небось за тридевять земель – из окрестных же у нас нет». Вспомнилось пушкаревское: «Каши на нас заварено сверх всяческой солдатской нормы», и потекли свои заботные мысли, только сейчас окрашенные той безысходной грустью, которая прорвалась в словах старшины. «Надо сказать Музе все, что думаю: пусть не ждет скорого возвращения».
Встретились – для обоих неожиданно – на повороте, где тропа, круто сломавшись у песчаных ям, по изреженному ельнику выходит к дороге. Муза Петровна в белом шерстяном платке, идущем к ее темным глазам и смуглому лицу, была чем-то взволнована и бледна.
– Что же ты не приходишь все? – сказала она с упреком и, чутким взором уловив перемены в лице мужа, добавила: – Уже отправляетесь, а ты ни слова.
– Откуда ты знаешь?
– Ничего я не знаю, Ваня. По радио одно и то же: оставили, оставили, оставили… Как-то совсем безнадежно. Никогда еще так плохо не было. А раз уж совсем плохо, значит, тебе там место.
– Тут вот, в кустах, видел своего бойца с женой, – не отдавая себе отчета, зачем-то сказал Заварухин и, помешкав, добавил: – Такое все горькое, что глаза бы не глядели.
– А у самих-то у нас?
– О себе всегда думаешь с надеждой. Легче. Да и сам есть сам.
В ночь опять хлынул дождь, холодный, настойчивый, будто лил через край, временами переходя в ливень. Сырая земля не брала влагу, и бойцы ходили по воде. Все фонари залило, и зажечь их снова никто не мог. Полк грузился в кромешной темноте. В маленькие двухосные вагоны бойцы на лямках втягивали упиравшихся лошадей, закатывали пушки, вносили ящики со снарядами, патронами, штабными бумагами, медикаментами. Старшины разносили по взводам сухой паек: хлеб, масло, брикеты горохового супа-пюре, сахар-сырец, махорку со спичками – полкоробка на курящего.