Разумеется, многое из происходящего в индийском вопросе в России становилось известно английскому послу. От всего этого Джон Кимберли просто хватался за голову:
– Унизив Россию Крымской войной, мы открыли ящик Пандоры! У меня такое впечатление, что русских сейчас вообще не волнует ничего, кроме Средней Азии и нашей Индии. Все на этом буквально помешаны. Это какой-то массовый психоз!
– Сэр! Это не психоз – это открытый вызов! – скромно отвечал секретарь посольства. – Самое опасное, что русские действительно решительно повышают ставки!
– Да, – согласился Кимберли, – нам предстоят тяжелые времена. Индия снова под прицелом!
И вздохнув, посол отправился писать очередное тревожное донесение в Лондон…
* * *
А в России между тем от слов перешли к делу. Император Александр II все же принял решение ответить Англии, резко усилив давление на азиатском направлении. Смелым планам России способствовали тогдашние неудачи англичан и в первую очередь восстание сипаев в Индии, продемонстрировавшее всему миру зыбкость английского положения в ее крупнейшей колонии.
Уже вскоре после заключения Парижского мира министром иностранных дел России Горчаковым была подготовлена циркулярная депеша, разосланная затем всем дипломатическим представителям России за границей. Это был программный документ, который информировал мировое сообщество о том, как отныне Россия будет вести свою внешнюю политику.
Из депеши А.М. Горчакова: «Объединившиеся против нас государства выставили лозунг уважения прав и независимости правительств. Мы не претендуем на то, чтобы вновь приступить к историческому разбору вопроса о том, в какой мере Россия могла создать угрозу тому или иному из этих принципов. В наши намерения не входит вызвать бесплодную дискуссию, но мы хотим достигнуть практического применения тех же принципов, которые провозгласили великие державы Европы, прямо или косвенно объявляя себя нашими противниками, и мы тем более охотно напоминаем об этих принципах, что никогда не переставали их придерживаться. Мы не хотим быть несправедливыми ни к одной из великих держав и строить предположение, что тогда дело шло лишь о преходящем лозунге и что по окончании борьбы каждый сочтет вправе придерживаться линии поведения, соответствующей своим интересам и своим собственным расчетам. Мы никого не обвиняем в использовании этих больших по значению слов в качестве орудия, временно пригодившегося для расширения поля битвы и которое сдается затем в арсенал и покрывается там пылью. Напротив, мы хотим оставаться при убеждении, что державы, провозгласившие эти принципы, делали это честно, вполне добросовестно и с искренним намерением применять их в любых обстоятельствах».