Бывший гальванер любил вспоминать свою службу на броненосце и рассказывал, как в дальних плаваниях приходилось заходить в английский Портленд и французский Брест, а в Первую Мировую сражаться с немцами.
– Воинственный народ германец, – говорил он, снимая пену деревянной ложкой. – Однако супротив нашего не потянет. Хлипковатый.
Теперь же надолго приходилось расставаться. Отчего на душе у старшины было тоскливо. Но, как говорится, служба есть служба.
Поглубже надвинув мичманку на лоб (солнце било в глаза), паруся клешами, Юрка направился быстрым шагом в сторону Обводного канала. Минут через пятнадцать свернул у ротонды на знакомую тропинку, вышел к домику под соснами и, отворив калитку, вошел в пахнущий травою двор.
На ступеньке крыльца сидел хозяин в тельняшке и, привычно действуя кочедыком[14]>, вязал ячеистуюсеть для рыбы. Рядом, на траве, положив голову на лапы, за всем этим наблюдал лохматый пес по кличке Абрек. Большой любитель рыбалки и гроза местных котов.
– День добрый, Степан Аристархович, – пройдя по гравийной дорожке, остановился перед ними Легостаев.
– Здоро́во живешь, – весело прищурился старик. Абрек же дружески вильнул хвостом и басовито гавкнул.
– Ты никак к Машутке? – продолжил старый моряк. – Ее сейчас нету.
– А где она?
– Утренним паромом уехала в Питер. Будет только к вечеру.
– Да, незадача, – огорчился Юрка, присев рядом с хозяином на ступеньку.
– А в чем дело? – Аристархович отложил в сторону кочедык. – Давай, старшина, докладывай.
– Меня, дед, переводят в другую часть, – наклонился к нему Легостаев. – За пределами Кронштадта. Завтра утром убываю.
– Вона оно что, – вздохнул старик. – Понятно.
– Я оттуда Маше сразу напишу. Так и передайте.
– Будь уверен, передам, – заверил Аристархович.
После этого он проводил гостя до калитки, где оба распрощались.
– Так смотри, непременно дай весточку! – крикнул вслед старый моряк.
– Обязательно! – помахал на прощание рукой Юрка.
Ночью в кубрике он спал беспокойно. Снилась грустная Маша, подводные диверсанты, похожие на морских крабов и почему-то Абрек, сидящий на торпеде.
Ровно в восемь следующего утра, вся группа была в фойе штаба: с сидорами на плечах, у некоторых фибровые чемоданы, а у одного в руке даже гитара. Там у стойки дежурного их встретил коренастый старший лейтенант, представившийся заместителем командира отряда Гусевым, и вывел во внутренний, мощеный булыжником двор, где стояла полуторка. Построив у нее, произвел перекличку. Все двадцать были на лицо. Серьезные и молчаливые. Аккуратно свернув список, офицер сунул его в нагрудный карман кителя и приказал: – В машину!