Снова разрывается телефон. Внучка. Тоже не спится.
– Привет, Лина.
Она ненавидит, когда ее называют Полей. А мне нравится. Приходится мириться.
– Привет, баба Геля. Гоняешь призраков?
Голос у девочки грустный. Если бы не музыка, Лина могла бы стать Утешительницей. Она тоньше всех Сестер чувствует собеседников.
– Скорее это они меня сегодня гоняют, – отвечаю ей.
– Ба, брось. Может…
Она запнулась. Знаю, что сейчас скажет. Молчу. Жду.
– Может, ты все-таки примешь помощь Совета? Зачем так мучиться?
Да, Совет заберет боль. Вместе с частью памяти. Ты исчезнешь навсегда. И я. Меня не будет. Не будет той весны. Как призрак Сухаревой башни, растворится моя предвоенная Москва.
– Нет. Не могу. Это предательство.
– Бабуль, все так делали. У всех все нормально – и память, и жизнь. Подумай, а?
Как объяснить, что наши души сплелись. Теперь разделять – что рубить. Больно. Кроваво. С неизвестными последствиями.
– Лина, я справлюсь. Все хорошо. Наступит третье число, и призраки успокоятся.
– Бабушка, мы переживаем.
– Я знаю, детка. Спасибо. Мне легче, когда ты со мной говоришь. Звони чаще. И приезжай. У меня кофе хороший. Бразильский.
– Тот самый?
– Ага. Свежий.
– Мы заедем.
– Кто это «мы»?
– Геля, ну что ты как маленькая.
В ее голосе слышится гордость. Может, и правда нашла своего единственного. Кто же знает. Посмотрим.
– Буду ждать. И перестань называть меня Гелей. Для людей я Илона.
Опускаю трубку. Гляжу в темное окно. Время еле тянется. Половина шестого. На работу рано.
Варю свежую порцию. Наливаю. Делаю глоток. Пенка плотная, вкусная. Обжигаюсь. Держу чашку двумя руками.
Ты не любишь кофе. Я помню. Ты не пьешь его. Ты повторяешь: «В жизни и так много горечи». Ты кладешь в черный чай сахар. Морщусь. Ты смеешься. Твоя чашка стоит на полке. Чистая. Когда мне плохо, я пью из нее. Кажется, я касаюсь твоих губ.
Здание напротив – как деталь гигантского конструктора. Уродливая. Громоздкая. Рыцарь на фасаде дома всю ночь бурчит. Ветер разносит его голос над Садовым. Завтра жильцы будут жаловаться, что плохо спали.
Высовываюсь из окна и говорю ему:
– Господин рыцарь, не могли бы вы не шуметь. Завтра опять поползут сплетни.
– Госпожа Ягеллона, сил нет смотреть на сказочное уродство.
Шевелиться он не может, но глаза яростно сверлят коробку на другой стороне улицы. Не любят ее горожане. Да и с чего бы? Раньше на Угольной… Додумать не успеваю. Дом плывет, проступают гимназия и аптека.