А Иван Петрович просидел в одиночестве ещё час. Настроение было такое, что хотелось выть на луну. «Вот кум, чертяка, весь вечер испоганил!» – чертыхнулся он в сердцах и решил выпить ещё чарку, а потом ещё. Посидел, уставившись, не мигая, в тёмное пятно на стене. Невольно ему вспомнилось, что лет десять назад он перед Рождеством зарезал порося, а через год тёща на тот свет отошла. А сосед его как-то завалил косулю на охоте и на тебе – брат его старший через три года под поезд насмерть попал. А сам же Иван Григорьевич в прошлом годе сома метрового поймал и все хвастался, какую знатную уху из одной только головы сварганил, и что потом? Жинка-то его, Оксана, полгода радикулитом маялась. А до того такая ядрёная была, что в плуг её вместо кобылы можно было впрячь целину пахать. «Да неспроста все это. Может, кум-то и прав был. Может, и впрямь в жизни все одно за одно цепляется? – подумалось Ивану Петровичу, – Зря я, старый дурак, Григорьевича обидел. Надо будет извиниться завтра перед ним». С этими мыслями он выпил на посошок и побрёл до хаты.
– Где тебя, старый черт, носит? – грозно встретила его жена. – Опять, поди, с кумом философию под горилку разводили? И когда только вы угомонитесь…
– Да не трынди ты. И так тошно, – отмахнулся Петрович. – Чем околесицу нести, лучше вот пойдем-ка посидим на лавочке, свежим воздухом подышим. Зипун токмо прихвати, а то зябко уже, – вяло сказал Петрович и, не дожидаясь, вышел во двор. Через какое-то время к нему робко подсела жена.
– Что случилось-то? – спросила она.
– Тсс. Давай помолчим, на звезды посмотрим, почитай лет сорок так не сиживали, – промолвил Петрович. – Красота-то какая!
Они затихли и, задрав головы, стали созерцать Вселенную. А когда на пухлую щеку жены сел заблудившийся комар и она занесла руку, чтобы пришлёпнуть непрошеного гостя, муж мягко придержал её руку и прошептал:
– Не трожь. Что тебе с него? Посидит немного и полетит дальше к своим детушкам. Как ни как, а живая тварь.
Так они и сидели. Купол бархатного неба подмигивал им золотистыми звёздами. От окутавшей их тишины казалось, что сейчас они одни на этой земле.
Ну а жизнь продолжалась во всем её разнообразии и многоликости.
Иду по аллее, не знаю откуда и в общем-то не очень понимаю куда. Но всё-таки вижу солнце и думаю, что если тепло и светло, значит, скорее всего, лето и день. Ещё припоминаю, что недавно напарник по ночёвке в подвале назвал меня Миха. И вот теперь я Миха. Нормально. Коротко. Тем более как раньше звали – в башке не осталось. Через сотню шагов пот пятнами начинает пропитывать линялую рубашку. Нехорошо, неприлично. Люди могут не то подумать. Жарко. Во рту сухо. Сел в тень липы на скамейку. Стало лучше, даже хорошо. Оглядываюсь по периметру. Никого. Скучно. Рядом урна. Старая, ржавая, заплёванная. Век стоит. А в неё плюют. И я плюнул. Смачно так. Да и буркнул ещё: