Меня разбудил громкий топот, голоса и обращение, относящееся прямо ко мне, произнесенное бригадиром:
– Маэстро, принимайте работу.
Я с трудом поднялась и очень неохотно вышла из теплушки. Мне стало как-то совершенно безразличны и эта дорожка, и качество укатки, и вообще вся эта хреновая, как правильно сказал Зайцев, работа. Но я с преувеличенным вниманием осматривала объект, а сама с содроганием думала, что завтра нужно ехать на новый объект, недалеко отсюда, асфальтировать автостоянку у телецентра.
Но мне не пришлось туда выезжать. Я серьезно заболела какой-то особенной ангиной. Тетка вызвала скорую, врач предлагал лечь в больницу, но мы не согласились. Я лежала дома с высокой температурой, пропадая в забытье сна и возвращаясь в полубредовое состояние в часы бодрствования.
Кроме физического недомогания, меня одолевали болезненные терзания о смысле жизни, не в философском, а конкретно в личном формате. В моей жизни просто-напросто не было никакого смысла. «Надо найти лом и точку опоры, надо найти лом, чтобы разбить, чтобы перевернуть…», – повторяла я в горячечном бреду, а тетка, став ласковой, как мама, которую я, правда, едва помнила, склонялась надо мной и все спрашивала, что бы мне хотелось поесть-попить. Она была очень испугана и просила меня открыть глаза. «Мне скоро двадцать три года, а я ничего не умею, ничего не знаю, ничего могу. Все уже поздно, поздно. Все кончено», – отвечала я, не открывая глаз, и тетка пугалась еще больше и снова вызывала скорую.
Я оклемалась, но не без осложнений. Тетка категорически настаивала, чтобы я ушла из строительно-монтажного управления, устроилась куда-нибудь в НИИ или в проектную организацию. Моя сестра-«сталевар», как ее с гордостью звал собственный муж-гуманитарий, согласилась с этим мнением, а моего никто и не спрашивал, да у меня и не было его, собственного мнения. Мне опять было все равно.
Я поехала в СМУ, чтобы получить расчет, но в бухгалтерии мне сказали, что за мной должок: незакрытые наряды для рабочих моей бригады, которые были очень недовольны, что до их пор не получили зарплату.
Меня воспитали человеком ответственным, каким и полагалось в то время быть пионерам и вожатым. И я поднялась, покачиваясь немного от слабости в чреслах, поехала домой, взяла теткин сантиметр, которым она пользовалась, когда шила нам с сестрой юбки и платья, оделась потеплей и поплелась к Останкино.