Григорий Ефимович, крестьянский мужик в расцвете сил, стоял перед телегой. Его руки, обычно уверенно держащие плуг10, теперь были напряжены, проверяя крепление колес, прочность оси. Лицо, когда-то открытое и доброжелательное, теперь было суровым и сосредоточенным, будто он боролся не с землей, а с самой судьбой. Каждая его мысль была направлена на то, чтобы убедиться в надежности этого последнего убежища – телеги, которая могла стать единственным спасением для всей семьи. Ирина Петровна, его жена, стояла рядом, в ее глазах мелькало беспокойство, но она упорно держала себя в руках. Бледное лицо, обычно сияющее добротой, теперь было натянуто, словно струна. Ее руки нежные и ловкие, теперь были напряжены, заворачивая в узел самое ценное – иконы, семейные фотографии, теплую одежду. Она собирала все то, что для них было свято, что напоминало о их прошлом, о их корнях. Барсик терся о их ноги, чувствуя нарастающее беспокойство в воздухе. Он нюхал их ботинки, искал ласку, но не находил ответа. Ирина Петровна погладила его по спине, и ее ласка была так холодна и отчуждена, что Барсик отошел в сторону, понимая, что его любовь и нежность сейчас не в могуществе успокоить их беспокойство. Люди были слишком поглощены своими мыслями, чтобы обращать внимание на него. Они были заняты собиранием скарба11, упаковкой вещей, прощанием с домом, с жизнью, которую они знали. Барсик сидел на крыльце, наблюдая за ними, и в его глазах отражалась печаль и непонимание. Он чувствовал, что что-то не так, но не мог понять что. Барсик ощущал, что они уходят, но не знал, куда и почему.
Куда они собираются? Зачем эти сборы? И почему в глазах хозяев застыла эта тревога, от которой шерсть встает дыбом? – эти вопросы беспорядочно проносились в кошачьей голове. Он инстинктивно чувствовал, что грядет нечто страшное, нечто такое, от чего нужно бежать без оглядки. Но куда бежать? И зачем? Ответа не было…
Мир словно завис, погрузившись в тишину, густую и вязкую, как смола. Солнце, некогда ярко сияющее, спряталось за тучами, темными и грозными, предвестниками надвигающейся бури. Воздух стал тягучим, пропитанным электричеством, а ветерок, что еще недавно шуршал листвой, стих, предчувствуя неминуемую развязку. И вот, в этом зловещем безмолвии, раздался звук. Не просто звук, а взрыв, грохот, будто сама земля вздрогнула от ужаса. Он пронесся по воздуху, разрывая тишину на тысячи кусочков, заставляя дрожать стекла в оконных рамах и дрожать сердце в груди. Это был не грохот грома, как мы знаем его, с его глухим рычанием и медленным раскатом. Это был звук непонятной и пугающей мощи, звук, который рождал в душе мгновенный и неодолимый страх. Земля под ногами задрожала, напоминая гигантского зверя. На небо взметнулся огромный столб пыли, который мгновенно расползся по горизонту, застилая солнце и делая мир еще более ужасным. В этом безумном танце стихий угадывался беспощадный гнев природы, гнев, который никого не щадит и перед которым все равны.