Ребятишки шестидесятых – семидесятых росли и воспитывались на фоне деятельности старших, но никак не на первом плане. Некогда было отцам и матерям внимание обращать на проблемы и страхи детей. Основные родительские обязанности – накормить, обуть, одеть, делом занять, ну ещё в бане помыть, обстирать. А что на душе творится, какие обиды за день ребёнок испытает? С этим иной раз справлялись бабушки, дедушки. Кто ещё душевные бури станет разбирать, даст дельный совет или просто успокоит? Есть друзья-сверстники, но что они могут? Какую-нибудь насмешку состроить… Вот и попадает ребёнок в сложное положение. Дрожит, нервничает, не зная, как поступить. К примеру, разбил дорогую память – чашку бабушки. Сказать родителям или соврать? В обоих случаях нехорошо. Скажешь − заругаются, могут и побить, а соврёшь − ещё хуже, станут обвинять чужих, побывавших в доме, и впоследствии может попасть как от родителей, так и от напрасно обвинённых. Это теперь не оставляют детей одних: и гуляют с ними, и на секции водят. А прежнее поколение росло, как трава в поле, авось, да и вырастет правильная, а глядя на родителей, и полезная. А коли ребёнок из хорошего рода, значит, всё встанет на круги своя, будет у него всё как у всех: работа, дом и семья в будущем.
Я росла под всеобщим приглядом, то есть любой взрослый в деревне мог поучить жизни, дать наставление, поругать или запретить. Родная бабушка нашу семью – маму, брата и меня − в свой дом не приняла. Мы пошли жить на ферму, точнее говоря, в домик «счетовода», стоящий в пятидесяти метрах от свинофермы. Мне было четыре года, а брату десять, когда отец нас покинул, уехав на свою далёкую родину, во Львов, и не вернулся, а мы остались. Мама устроилась в совхозе охранять свинарник, и ей разрешили жить в конторке счетовода при свиноферме с условием, что только вечером изба в нашем распоряжении. Надо было топить печь, прибираться, чтобы утром для работников было тепло и чисто. Так я и росла на людях.