А ещё он служил образцовым воплощением коммуникабельности – качества, для сыщика незаменимого. Он способен был «за один присест» втереться в доверие и разговорить самого нелюдимого буку, затворника и отшельника. Тут он не уступил бы самому Тилю Уленшпигелю>18.
Как известно, неисправимый «балабол» Тиль непрекращающейся болтовнёй вынудил прервать обет молчания монаха, совершавшего паломничество к святым местам. И это несмотря на то, что позади у послушника осталось девять десятых из тысячекилометрового путешествия, пройденного по каноническому ритуалу задом наперёд. Но заноза Уленшпигель в два счёта допёк его так, что святоша не сдержался и, презрев клятву безмолвия, вступил с ним в перепалку, а затем и в драку. Опомнившись, монах в крайнем раздражении смачно сплюнул и, кряхтя, поплёлся обратно: по догматам религии ему предстояло начать хадж сызнова, «с нулевой отметки».
Вот каким пронырой был Уленшпигель. Коля же «махом» не только сумел бы разговорить святошу, но и завербовал бы его в общественные помощники милиции.
Отдельным категориям женщин безмерно импонировал грубоватый, сугубо милицейский юмор Бойцова. Таких он мог «уболтать и перевести в горизонтальное положение, – как каламбурил сам сыщик, – за пять минут до вылета самолёта».
Иное дело прокуратура, где работают холодноватые и чопорные должностные лица, осуществляющие высший надзор за исполнением законов. Здесь самому бы удержаться в вертикальной стойке, не помышляя о чём-либо ином. Эти «служители права» требовали особого – и в служебном, и в человеческом плане – подхода. И к коллективу прокуратуры Ленинского района Николай подбирался поэтапно. Вводил его «в сонм избранных» и приобщал к чаепитиям в кабинете номер пять Подлужный.
К дебютной совместной трапезе с помощниками прокурора Николай расстарался и «затоварился» пирожными. В ходе чайной церемонии он то и дело неустанно подкладывал лакомства Авергун и Торховой. Сам же потягивал чаёк, не сводя с дам умильного взора.
– Коля, ну так же нельзя, – укорила его Мелисса Марковна.
– Пухну с голоду, господа помощники прокурора! – опрометью вскочив со стула, склонив в почтительном полупоклоне голову и, двигая пухлыми, как у хомяка, щеками, поскоморошничал Бойцов. – Недоношенное дитя революционной эпохи. Недоедаю, недосыпаю, недопиваю… Дистрофия-с, господа помощники! Да-с… Как говорится, Винни пух с голоду.