О существовании проселка, он знал с подробной карты, которую заучил наизусть. Перебравшись через заросли дикорастущих густо пахнущих кислиц, Храмов очутился в царстве леших и кикимор. Справа от него простиралось кочковатое, бескрайнее болото, выходящее за края крупномасштабной карты; слева – белая стена березового сухостоя, в палец толщиной. Тронешь такую березку, – и она ломалась, будто спичка. Потревоженная болотная жижа, томила обоняние тлетворным запахом гниения. Кромсая мертвый березняк, он забирал чуть-чуть в сторону гривы. Ему казалось, что так он не сможет ошибиться. Он обязательно подсечет дорогу, которая выведет его к мостику, к деревне.
Но, прошел уже битый час (как ему казалось), а признаков искомой дороги – не предвиделось. Наоборот, болото становилось все мрачнее, и глуше. Храмов заразился внутренней паникой – все больше забирая влево. Под ногами появились болотная хлябь. Между кочками, в рытвинах, с химическими разводами, появилась рыжая стоялая вода. Начал накрапывать мелкий, сиплый дождик.
Тогда Храмов остановился, чтоб привести свои мысли в порядок. Достал сигарету, и опустился на высокую кочку. Неожиданно для себя услышал звенящий голосок переката. Он звучал, словно колокол спасения! Храмов побрел на этот зов, и в скором времени достиг того места, откуда, опрометчиво, начал свое вхождение.
Не заходя в палатку, он отправился к крестьянам. Нашел тех, сидящими, в жарко натопленной избе.
Выслушав его сбивчивый рассказ о болотном злоключении, Анна Васильевна, картинно скрестила на грудях руки и покачала головой.
– Зря ты туда ходил, – посетовала она. – Там даже волки водятся.
– Болото наше, нехожено, – раскуривая очередную папиросу, вступил в разговор, Иван Тимофеевич. – В нем, сказывали старые люди, какой-то татарин жил. Давно это было. С тех пор-то, и речку нашу Татаркой кличут! Золота в того татарина, почитай два куля было! Но пуще золота, – голосом вещуна, продолжал хозяин, – Татарин энтот, свою дочку берег…
Слушая рассказ старика, Храмову стало как-то не по себе. Неожиданно он почувствовал в голове какую-то звенящую пустоту, голову, будто обручем сдавило, вызывая легкую истому. Перед глазами хаотично замельтешили какие-то мелкие, покалывающие в виски, звездочки. Появился легкий озноб. После этого он стал погружаться в какую-то мягкую, словно выстланную ватою, темную яму…