С этими словами Вадим Семенович поднатужился и взял жену на руки. Алла Николаевна взвизгнула от неожиданности и обвила его шею руками.
"Вадик! Ты с ума сошел! Надорвешься же!"
"Ничего, дорогая," – пыхтел Вадим Семенович, делая первые шаги по крутой тропинке. "Я же не зря в спортзал хожу… раз в полгода."
Следующие шесть километров превратились для Вадима Семеновича в настоящее испытание. Он карабкался по скользким камням, перепрыгивал через поваленные деревья и отмахивался от назойливых москитов, все время удерживая на руках свою немаленькую супругу.
Когда они наконец добрались до водопада, остальные туристы уже вовсю плескались в природном бассейне. Вадим Семенович, красный как рак и мокрый от пота, осторожно опустил жену на землю.
"Вадик, ты мой герой!" – восторженно воскликнула Алла Николаевна, целуя его в щеку. "Я как будто заново в тебя влюбилась!"
Вадим Семенович смотрел на сияющее лицо жены, на струи кристально чистой воды, падающие с высоты, и вдруг почувствовал, как в его сердце что-то дрогнуло. Он вспомнил о Ладе, о своей двойной жизни, и ему стало немного стыдно.
"Знаешь, Аллочка," – сказал он, беря жену за руку, "а давай-ка и правда начнем все заново? Только ты и я, без всяких… уток."
"Каких уток, Вадик?" – удивилась Алла Николаевна.
"Неважно, дорогая," – улыбнулся Вадим Семенович. "Давай лучше искупаемся. Кажется, мне нужно немного охладиться."
И они вместе вошли в прохладные воды под водопадом вечной красоты, не подозревая, что в это самое время в далекой Москве Лада Петровна делала ставку, которая изменит их жизни навсегда…
Глава 3: Дебет желаний, кредит реальности
Кухня Лады Петровны напоминала поле битвы после победоносного сражения. Если бы Наполеон увидел этот разгром, он бы гордо кивнул и сказал: "Вот это я понимаю – Ватерлоо!"
Повсюду валялись пустые бутылки шампанского, словно павшие солдаты славной армии Вдовы Клико. Они лежали на боку, стояли, гордо выпятив горлышки, и даже висели на люстре – свидетельство того, что веселье достигло космических высот.
Коробки из-под пиццы громоздились, как баррикады на улицах революционного Парижа. Остатки пепперони, эклеров и оливок намекали на эпическую битву между голодом и изобилием, в которой, судя по всему, победили обе стороны.
Смятые купюры были разбросаны по всей кухне с небрежностью римского императора, швыряющего монеты в толпу. Они лежали на столе, выглядывали из-под тарелок и даже плавали в недопитых бокалах – молчаливые, но красноречивые свидетели триумфа на ипподроме.