Он оскорблял его и как юриста, и как приверженца издавна сложившихся разумных традиций, для которого любое необъяснимое отклонение от общепринятых обычаев граничило с непристойностью.
До сих пор его негодование питалось тем, что он ничего не знал о мистере Хайде, теперь же оно обрело новую пищу в том, что он узнал о мистере Хайде.
Пока имя Хайда оставалось для него только именем, положение было достаточно скверным. Однако оно стало еще хуже, когда это имя начало облекаться омерзительными качествами и из зыбкого смутного тумана, столь долго застилавшего его взор, внезапно возник сатанинский образ.
– Мне казалось, что это простое безумие, – пробормотал нотариус, убирая ненавистный документ в сейф. – Но я начинаю опасаться, что за этим кроется какая-то позорная тайна.
Мистер Аттерсон задул свечу, надел пальто и пошел по направлению к Кавендиш-сквер, к этому средоточию медицинских светил, где жил и принимал бесчисленных пациентов его друг, знаменитый доктор Лэньон.
«Если кто-нибудь и может пролить на это свет, то только Лэньон», – решил он.
Важный дворецкий почтительно поздоровался с мистером Аттерсоном и без промедления провел его в столовую, где доктор Лэньон в одиночестве допивал послеобеденное вино. Это был добродушный краснолицый щеголеватый здоровяк с гривой рано поседевших волос, шумный и самоуверенный. При виде мистера Аттерсона он вскочил с места и поспешил к нему навстречу, сердечно протягивая ему обе руки. В этом жесте, как и во всей манере доктора, была некоторая доля театральности, однако приветливость его была неподдельна и порождало ее искреннее чувство: доктор Лэньон и мистер Аттерсон были старыми друзьями, однокашниками по школе и университету, они питали глубокое взаимное уважение и к тому же (что далеко не всегда сопутствует подобному уважению у людей, также уважающих и самих себя) очень любили общество друг друга.
Несколько минут они беседовали о том о сем, а затем нотариус перевел разговор на предмет, столь его тревоживший.
– Пожалуй, Лэньон, – сказал он, – мы с вами самые старые друзья Генри Джекила?
– Жаль, что не самые молодые! – рассмеялся доктор Лэньон. – Но, наверное, так оно и есть. Почему вы об этом упомянули? Я с ним теперь редко вижусь.
– Неужели? А я думал, что вас сближают общие интересы.
– Так оно и было, – ответил доктор. – Но вот уже десять с лишним лет, как Генри Джекил занялся нелепыми фантазиями. Он сбился с пути – я говорю о путях разума, – и, хотя я, разумеется, продолжаю интересоваться им, вот уже несколько лет вижусь с ним чертовски редко. Подобный ненаучный вздор заставил бы даже Дамона отвернуться от Финтия, – заключил доктор, внезапно побагровев.