Потом были карты, головоломки и пазлы. В конечном счете даже Чахоточный признал его превосходство. Это было совсем как в интернате, когда-то очень, очень давно. Восторги, аплодисменты, а потом люди отказывались садиться с ним за один стол.
Он все делал механически, с точностью автомата. Никаких промашек или зевков. Каким-то образом он лишал игру смысла, внезапности, незавершенности. Души, черт возьми. Он начал поддаваться интернатовским, но стало только хуже. Потом был покер со старшими, в память о котором у него остался шрам на виске.
– Добрый вечер, – сказал голос из камина. – |||||||||||||||, |||||||||||||||, |||||||||||||||, |||||||||||||||, вы знаете, что делать. Новичок – пока отдохни.
Он совсем забыл, где находится. Вместо того чтобы думать, как выбраться, весь день играл в настолки с детьми.
Девочка-с-компасом отложила книгу. На ее лице ни намека на испуг. Остальные тоже не волновались, а у него тряслись поджилки и в животе все переворачивалось от мысли о том, что сейчас будет.
Первой в камине скрылась Безымянная. Спустя минут пять она вылезла оттуда с увесистым кульком в руках. Он не понимал, что происходит. Дети один за другим забирались в камин и вылезали кто с чем. Перед тем как скрыться в камине, Чахоточный достал из почтового ящика письма и прихватил «Книгу снов». Вернулся он с железной дорогой в огромной коробке и еще одним ежедневником – «Книгой снов» номер два.
– Наконец-то, – сказал Чахоточный. – А то некоторые уже достали со своими шахматами.
Оставив железную дорогу, Чахоточный вновь полез в камин. Выбрался с рюкзаком. Очень знакомым рюкзаком.
Все разошлись по кроватям. Улитка пыталась втиснуть в ящик огромную куклу. Чахоточный отрывал липкую ленту от коробки с железной дорогой. Девочка-с-компасом разглядывала новые книги. Безымянная набила рот конфетами.
Он осмотрел рюкзак. Все на месте, кроме ножа. Он ждал, что раздастся голос, некто вызовет к себе Безымянную или Чахоточного, а может, спустится сам. Ничего подобного. Дети поужинали, смазали язвы и поменяли повязки. Выключили свет и начали считать двери.
* * *
Озарение пришло три дня спустя. Он проснулся и сел на кровати. Он вспомнил, как его похитили. Было темно, дети давно спали, горел только ночник справа. Свет пробивался из-за ширмы, чуть разгоняя мрак. Казалось, голова сейчас взорвется. Его накачали какой-то дрянью и запихнули в дом без единой двери, но с четырьмя детьми, которых, наверное, сейчас ищет весь город. И его заодно.