Здесь умирают от голода и передозировки наркотиками. Здесь господствует сила и пресмыкается слабость.
Кто-то назовет все происходящее полной и безоговорочной свободой. И я не стану с ним спорить. Я просто промолчу. И проеду мимо.
Я не вспомню о том, что когда-то жил здесь. О том, что родился в Старом городе. Я не вспомню ни минуты, проведенной в этом гадюшнике. Я забыл. У меня обширная амнезия. Это была не моя жизнь.
Я забыл, кем была моя мать. Жалкой наркоманкой. Бездомной. Она ошивалась по притонам, среди опустившихся людей. Таких же, какой была и сама.
Моя мать, если её можно назвать столь громким словом, от случая к случаю приторговывала собой или по мелочи воровала в супермаркетах. Так она добывала средства к существованию. А точнее, средства на очередную дозу.
Не знаю, какой из грязных маргиналов, снимавших её, стал в итоге моим биологическим отцом. Она и сама не смогла бы дать ответ. Морфий густой пеленой тумана осел в её скудных мозгах, и она уже была не в состоянии вспомнить, кому и когда отдавалась.
Наверное, оно и к лучшему.
Благодаря этому, я, как любой ребенок, растущий без отца, мог по ночам представлять его героем, спасающим беззащитных людей где-то на другом конце мира. Или богачом, который однажды приедет за мной и увезет в свой большой чистый дом в самом центре города Ангелов.
Я мог представлять своего отца, кем угодно, но не делал этого.
Конечно, он так и не объявился. Скорее всего мой биологический отец был точно таким же безнадежным наркоманом и отбросом общества, как все безнадежные наркоманы и отбросы общества, вившиеся вокруг моей матери.
Она даже не подозревала о том, что залетела, пока не появился огромный живот. Из-за наркотиков все процессы в её организме давно были нарушены, поэтому задержки и тошнота не вызывали у нее никаких подозрений. Притупленные животные инстинкты не сработали, а материнские так никогда и не проснулись.
Из очередного притона мою мать вышвырнули, как только узнали о беременности. Младенец – истинный кайфолом, со своим постоянным плачем и мокрыми подгузниками. Не только для торчков, обитавших в притоне, для неё самой в том числе.
Из-за проклятого живота (из-за меня) все узнали о том, что она залетела. Она лишилась крыши над головой. Она стала еще более неповоротливой и неуклюжей. Теперь никто не хотел платить за то, чтобы спать с ней. А где еще моей матери было взять деньги? Деньги на долгожданную дозу. Ломка подбиралась неумолимо.