Все наши сидели в помещении, которое служило костюмерной. Это была просторная комната, выходившая в коридор. Конечно, сейчас она была занята стойками с одеждой. Стеллажи, построенные ребятами вдоль стен, были завалены шляпами, сумками, веерами и прочим добром. Реквизита за годы существования театра скопилось немало. У окна стояли впритык друг к другу два старых двухтумбовых письменных стола и старинная, но в рабочем состоянии ножная швейная машина.
Стойки с одеждой, благо они были на колесиках, откатили к одной стене, принесли диван и несколько кресел. В общем, вполне даже неплохо разместились.
На меня смотрели выжидающе. Но недолго. Приступили с расспросами.
– Ну?
– Что ты молчишь?
– О чем тебя спрашивали?
Я оглядела ребят. Такие милые, родные, искренне обеспокоенные лица.
– Бред какой-то.
– Что?
– Что, Раиска, говори!
– Ох, ребята, даже не знаю, как и сказать-то.
– Да говори уже, как есть, не томи.
– Как есть, это звучит очень странно. Только не перебивайте. По всему выходит, что Прохор Иваныч, имея в виду тяжелую болезнь Кролика, решил, для пущего успеха театрального действия и чтобы избавить давнего друга от тяжелой и продолжительной болезни…
– Раиса! – взвился Прохор. – Ты что несешь?! Ничего я не знал!
– Не перебивай, Иваныч, – Мишка положил режиссеру руку на плечо.
– Так вот, режиссер решил отравить своего лучшего артиста прямо на сцене, чтобы он напоследок послужил искусству. Это не я. Это следователь спросил, была ли я в курсе этого плана. Он почему-то думал, что должна была быть в курсе.
Кто-то присвистнул. Повисла пауза. Впрочем, пауза длилась недолго.
– Что за чушь!
– Как такое вообще в голову могло прийти!
– Какого лешего! Галка, какое лекарство ты ему вводила?
– Я вообще клятву Гиппократа давала!
– Да иди ты со своей клятвой Пифагора! Если я не клялся, я что, человека уморить просто так могу, что ли?
– Не просто так, а для искусства. Для искусства можешь!
– Стоп. Кто вообще этот бред сочинил, если Раиску первой допрашивали?
– Да наверняка семейка его безумная, жена да теща. Больше некому.
– Вот клуши!
Ну и так далее, в том же духе. Понятно, что всех переполняли эмоции. Потом появилась Люська. Оказывается, ее тоже вызвали.
– Не понимаю, я-то здесь при чем? – удивлялась Люська.
– Нечего было орать на весь автобус, что точно знаешь, будто артист в субботу умрет.