Отношение французского общества к России было более сложным. Прежде всего, в нем отсутствовал политический прагматизм, свойственный правительственной политике. Зато сильнее чувствовалось влияние идеологического фактора. Чаще здесь звучало осуждение политических нравов, укоренившихся в «империи фасадов», как называл Россию маркиз де Кюстин, а временами во французском обществе неожиданно возникали, можно сказать, романтические представления о России. Со времен Вольтера французские интеллектуалы проявляли интерес к переломным моментам в российской истории (петровская европеизация начала XVIII века, социальный эксперимент, начатый Лениным и большевиками в 1917 году, хрущевская «оттепель», горбачевская «перестройка» и т. д.). В такие моменты у части французов возникали надежды в отношении России, обычно исчезавшие как мираж. С середины XIX века французы постепенно открывали для себя русскую культуру – сначала литературу и музыку, а впоследствии – современный балет, авангардное искусство, наконец, русскую икону. В определенной мере этот интерес к русской культуре сохранился вплоть до наших дней
Русофобия во Франции, возникшая одновременно с появлением на карте Европы Российской империи в первой четверти XVIII века, в решающей степени объяснялась качественным отличием российской политической культуры с присущими ей, как постоянно внушали французам, «варварством» и «азиатским деспотизмом» от французских (и в целом западноевропейских) стандартов. Этот тезис на протяжении последних трех столетий сопровождался утверждением, будто «агрессивная Россия» представляет постоянную «угрозу» для Европы.
Вспомним фальшивое «Завещание Петра Великого», ставшее пугалом для европейских политиков и одновременно идеологическим оправданием для попыток сдерживания и изоляции России.
На первый взгляд может показаться, что отчуждение (русофобия) во Франции явно превалировало. И действительно, за истекшие триста лет с трудом можно насчитать шесть-семь десятилетий относительно безоблачных отношений. Но ведь во внешней политике Франции, как впрочем, и России, данное обстоятельство не составляло исключения. Возьмем, например, франко-английские отношения. Сначала Столетняя война (1337–1453), затем морское и колониальное соперничество (почти весь XVIII век), переросшее при Наполеоне в борьбу на континенте. Или отношения Франции с Испанией и Австрией времен единой Габсбургской империи. Что мы здесь видим? Двести пятьдесят лет (начало XVI – середина XVIII вв.) ожесточенного противостояния. Наконец, более семи десятилетий вражды Франции и Германии, начиная с Франко-прусской войны 1870–1871 годов. Но все это в прошлом.