После суток в реанимации меня перевели в палату и через несколько часов после того, как я научилась самостоятельно вставать и мало-мальски передвигаться, привезли Ваню на первое кормление. Он спал.
– Ну, привет! Так вот ты какой, малыш, – сказала я ему, наклонившись над детской люлькой.
– Давай быстрее, бери на руки, корми, – поторопила медсестра.
Я взяла его неуклюже, неумелыми руками. Робко и неуверенно приложила к груди. Но накаченный смесью, Ваня практически не брал ее. В следующие два кормления его поведение не изменилось.
На следующие сутки его оставили со мной насовсем. И вот тогда начался настоящий кошмар. Он все время плакал, успокаивался только на груди, а я просто не могла это выдержать. Несмотря на правильное прикладывание, коже все-таки требуется несколько дней, чтобы привыкнуть к постоянной стимуляции. Акушерки давили мне на грудь и резюмировали: «там молока еще нет у тебя, вот он и орет, от голода просто». Для меня, неопытной, хоть и подкованной в теории двадцатипятилетней мамы, мнение этих женщин с сединами и огромным опытом работы в роддоме, было авторитетным. Поэтому когда они приносили в палату бутылку со смесью, я давала ее сыну.
– Ты не переживай, это все байки, что после смеси дети грудь не берут, – говорили они. И рекомендовали просить мужа передать в роддом пустышку.
Но смесь спасала не долго. Вскоре мой ребенок перестал от нее успокаиваться и плакал часами напролет. А когда мне каким-то чудом удавалось его убаюкать на груди, в палату заходил очередной медработник и просил распеленать младенца. То взвешивание, то обработка, то проверка слуха, то осмотр. После каждого «гостя» Ваня снова долго и безутешно плакал, все больше и больше растерзывая мою грудь. Так что у меня совсем не получалось хоть немного отдохнуть.
После операции мне не давали есть, объясняя это тем, что существует риск вздутия и расхождения швов. В первые сутки разрешалось только пить воду, к вечеру второго дня – стакан кефиру, и лишь на третьи сутки после специальной клизмы, которая, по словам врачей, «заводит кишечник», мне разрешили, наконец, попить бульону с сухарями и куском вареной куриной грудки. Это была моя первая нормальная еда не с момента операции, а с момента начала схваток, поэтому такой ужин показался царским пиром. Впрочем, именно так материнство и учит нас радоваться простым вещам, научая быть счастливыми в обычном и будничном.