Отдельно хотелось бы заметить, что не только и не столько внешность подтолкнула меня к РПП, в большей степени расстройство питания поддерживалось ощущением отсутствия контроля над своей жизнью. Победа над базовой потребностью в пище давала чувство всемогущества – ведь если можно побороть его, то можно все или почти все.
Как-то раз учительница литературы заметила, что я похудела, и сказала: «Если хочешь похудеть, то спроси Анну как это сделать». Нет, не стоило у меня спрашивать об этом. Но сложно было предположить, какими методами я достигала уменьшения себя в пространстве. Тогда меня это позабавило, но я ничего не сказала.
Тут у читателя может возникнуть вопрос, а почему бы просто не начать бегать по утрам, заниматься физкультурой и прочей очевидной полезностью? Ответ прост: мои отношения со спортом и любой физической активностью были испорчены, меня тошнило от этого как от символа принуждения, чувства власти над жизнью не хватало, а борьба с едой решала обе этих проблемы. Кроме того, вспоминаем про мои аутоагрессивные наклонности, проявившиеся той далекой ночью, ознаменовавшейся первым желанием полетать с балкона.
Чуть позже аутоагрессия вылилась еще и в самоповреждающее поведения: я начала резать себе руки, а затем и ноги, т. к. это было легче скрывать. Я помню, как сидела в туалете и вырезала на ногах слова «боль» и «гнев». Это давало мне облегчение: через надрезы на коже будто выходила моя душевная боль, а вид крови казался мне красивым. К счастью, этот морок прошел и я уже давно не повторяла этих упражнений по разрушению себя.
Если говорить о бытовой стороне РПП, то отказ от еды привлекал внимание, которое мне было не нужно. Эту проблему я с детской наивностью решала обманкой: смиренно ела, а затем тайно вызывала рвоту. Так прошло несколько лет, точную цифру я даже назвать не могу, т. к. все слиплось в единый ком «еда – рвота – учеба – еда – рвота»…
Я настолько погрузилась в булимию, что перестала нуждаться в каких-либо контактах: у меня не было ни друзей, ни подруг, на уроках я лишь молчала, думая о еде и сигаретах (в 13 я начала курить, эта привычка преследовала всю нашу семью, кроме брата и бабушки). Учеба мне была также не важна, как и общение, я занималась ею ровно до того уровня, чтобы меня не исключили.
Получать удовольствие от нее я уже тогда не могла, т. к. не была этому научена: весь мой семейный опыт говорил лишь о неком долге, а никак не об удовольствиях. Все надо было делать сквозь призму «надо». В итоге я сидела на лекциях (в нашем лицее были лекции и семинары как в вузе), мечтая о целом ведре кавардака – фирменного блюда моего дедушки, который после отставки взял на себя быт, пока моя мама – его дочь – зарабатывала на всех. Даже мои сны были нередко посвящены еде и тому, как объедаюсь, от чего я в ужасе просыпалась.