Пока они говорили, комната словно наполнилась мягким, неземным светом. Аня снова увидела образ принцессы Анастасии, показывающей ей видения людей в
Израиле, ждущих исцеления. Видение было настолько ярким, что даже Хуан почувствовал изменение атмосферы в комнате.
«Ты чувствуешь это?» – прошептал он. «Словно сам воздух изменился.»
Аня кивнула, не в силах говорить. Она знала, что решение уже принято, хотя сердце её разрывалось от предстоящей разлуки.
На рассвете Аня стояла у окна своей квартиры, маленький чемодан стоял у её ног. Она взяла в руки фотографию, на которой они с Хуаном улыбались в парке, и нежно провела пальцем по изображению, прежде чем положить снимок в чемодан.
Глубоко вздохнув, она взяла телефон и набрала номер доктора Гольдштейн. «Доктор Гольдштейн? Это Анна Волкова. Я… я принимаю ваше предложение.»
Пока она говорила, чувство глубокого покоя охватило её, подтверждая правильность решения. Закончив разговор, Аня опустилась на колени для молитвы.
«Господи, благодарю Тебя за руководство. Дай мне силы для предстоящего пути,» – шептала она.
Поднявшись, она поймала свое отражение в зеркале и была поражена новой
решимостью в собственных глазах. Она больше не была просто Аней-горничной. Теперь она была Аней-целительницей, готовой сделать первые шаги к исполнению своего божественного предназначения.
С последним взглядом на фотографию Хуана, Аня взяла чемодан и вышла из
квартиры, навстречу новой главе своей жизни. Утреннее солнце Буэнос-Айреса освещало её путь, словно благословляя на великие свершения.
В тесной гостиной квартиры семьи Волковых воздух был пропитан напряжением. Аня стояла перед родителями, её чемодан, уже упакованный, ждал у двери. Мать, со слезами на глазах, крепко сжимала икону Богородицы, в то время как отец нервно расхаживал по комнате, его лицо выражало тревогу и недоверие. Солнечный свет,
проникающий сквозь кружевные занавески, освещал танцующие в воздухе пылинки, делая атмосферу еще более напряженной.
«Мама, папа, пожалуйста, постарайтесь понять,» – умоляла Аня дрожащим голосом, в котором смешались решимость и страх. «Это воля Божья для меня.»
Родители обменялись встревоженными взглядами. Их страх за безопасность и рассудок дочери был почти осязаемым в маленьком пространстве комнаты.