Доктор Найт взяла у Люси чашку и отошла к столу, а Люси зарылась в складки портьеры и выглянула в сад. Солнце село, очертания стали расплывчатыми, в мягком дуновении, коснувшемся ее лица, чувствовался первый намек на вечернюю росу. Где-то в другой части дома (в общей студенческой комнате?) играли на рояле, и какая-то девушка пела. У нее был прелестный голос, свободно льющийся, чистый, без профессиональных трюков и модной игры четвертьтонами. Более того, песня была балладой, старомодной и сентиментальной, но абсолютно лишенной жалости к себе и позы. Искренний молодой голос и искренняя старая песня. Люси была потрясена тем, как, оказывается, давно она не слышала поющего голоса, который не исходил бы от кнопок и батарей. В Лондоне в эти минуты воздух, пропитанный выхлопными газами, сотрясался от звуков радио, а здесь, в прохладном, наполненном ароматами саду, девушка пела просто потому, что любила петь.
«Я слишком долго жила в Лондоне, – подумала Люси. – Мне необходима перемена. Быть может, найти отель на южном побережье? Или уехать за границу? Забываешь, что мир молод».
– Кто это поет? – спросила она доктора Найт, взяв у нее из рук чашку.
– Наверное, Стюарт, – ответила та, не проявив никакого интереса. – Мисс Пим, вы можете спасти мне жизнь, если захотите.
Люси сказала, что спасение докторской жизни доставит ей огромное удовольствие.
– Мне бы очень хотелось поехать на медицинскую конференцию в Лондон, – прошептала доктор заговорщическим тоном. – Она состоится в четверг, а по четвергам у меня лекция по психологии. Мисс Ходж считает, что я вечно езжу на конференции, так что мне и просить не стоит. А если бы вы прочли эту лекцию вместо меня, все было бы замечательно.
– Но я возвращаюсь в Лондон завтра после ланча.
– Нет-нет! – воскликнула доктор Найт порывисто. – Вам обязательно нужно?
– Как странно, я только что думала, как ужасно мне не хочется возвращаться.
– Вот и не уезжайте. Оставайтесь на день или два и спасите мне жизнь. Пожалуйста, мисс Пим.
– А как отнесется Генриетта к такой замене?
– Ну, вот это уже чистое притворство. Вам должно быть стыдно. Я – не автор бестселлера, я – не знаменитость, я даже не автор последнего учебника по этому предмету…
Люси легким кивком дала понять, что признает свою вину, а ее глаза по-прежнему были устремлены в сад. Зачем ей сейчас возвращаться в Лондон? Что зовет ее туда? Ничто и никто. Впервые ее ясная, независимая, удобная, знаменитая жизнь показалась слегка унылой. Слегка узкой и нечеловечной. Как могло это случиться? Может быть, в том существовании, которым она была так довольна, ей хватало тепла? Конечно, контактов с людьми ей не хватало. Ее жизнь была пересыщена контактами с людьми. Но все это были какие-то однообразные контакты, так ей теперь казалось. За исключением миссис Монтгомери, ее приходящей прислуги, уроженки одного из пригородов Манчестера, тетки Селии, жившей в Уолберсвике, куда она, Люси, иногда ездила на уик-энд, и продавцов она никогда не разговаривала ни с кем, кто бы не был связан с издательствами или с академическим миром. И хотя все леди и джентльмены из этих обоих миров были и умными, и интересными, нельзя было отрицать, что они на поверку оказывались достаточно ограниченными. Например, вы не могли говорить с одним и тем же человеком о социальной безопасности, о народных горских песнях и о том, кто выиграл заезд в три тридцать. У каждого был свой «предмет». И предметом этим, как она убедилась, похоже, чаще всего являлся вопрос о гонорарах. У самой Люси было лишь весьма смутное представление о гонорарах, особенно ее собственных, и она никогда не могла поддерживать подобные разговоры.