Королева коротко кивнула. Она сомневалась, что кто-то решится убивать монарха на глазах у всего города в день самого почитаемого святого в королевстве. Но беспокойство мужа она разделяла. Лучше было не рисковать. Тем более судьбой девочек.
Джования перевела взгляд на Маргариту. В сумраке экипажа лицо принцессы выглядело пугающе—бледным. Они проезжали через небольшой перелесок по узкой грунтовой дороге. Деревья здесь разрослись настолько, что солнце почти не проникало сквозь густые ветви.
– Всё обойдётся. Я убеждена, – королева вернула себе уверенное выражение лица. – Мы живём в цивилизованной стране, – она положила голову на плечо Вильгельма, и тот, наконец, ободряюще сжал её руки в ответ. – Никто не посмеет покушаться на…
Она осеклась, потому что карету подкинуло на очередной кочке. А потом раздался свист и ржание лошадей. И вся процессия встала.
Замерли и все пассажиры внутри экипажа. Только вновь разбуженная Анна тихонько захныкала на коленях у своей тёти.
– Что там такое? – раздался снаружи голос Альберта.
– Дерево упало, милорд! – крикнул приподнявшийся на козлах кучер. – Видать, ночью грозою сломало. Не объехать никак.
По звукам и разговорам Джования поняла, что стражники впереди спешиваются, чтобы убрать с дороги поваленный ствол.
– Это всего лишь погода виновата, – королева улыбнулась мужу.
Но Вильгельм сделался необычайно мрачен. Он выпустил её руки и медленно вытянул меч из ножен. Сталь блеснула в узкой полоске света, которая проникала меж неплотно прикрытыми шторками на дверце.
– Что бы ни случилось, не выходите наружу, – тихо велел Вильгельм.
Маргарита инстинктивно прижала к себе Анну. Принцесса открыла было рот, чтобы что-то спросить у брата, но тут снаружи раздался новый голос. На сей раз это был маршал Вайнер.
– Это не грозой сломало! Ствол срублен топором!
А дальше раздалось ржание лошадей и крики людей. Чужие, грубые голоса.
Зазвенели мечи. И вокруг экипажа закипела битва. Так стремительно, что Джования не успела поверить в происходящее.
В карете было ужасно тесно, но Вильгельм всё равно развернулся так, чтобы оказаться перед единственной дверцей и закрыть собой свою семью.
Кто-то снаружи заорал истошно и жутко.
От страха заплакала Гертруда в своём уголке, оттеснённая ещё глубже Маргаритой, которая продолжала прижимать к себе Анну. Джования потянулась к дочери, чтобы успокоить её.