Глава 4, в которой камень сваливается с души
– Ты представляешь, представляешь, Аленушка! – трепыхалась Май. – Я ведь поверила ему, приняла у себя! Думала – вернулся мой Герман…
Подслушивать – нехорошо. Но я ведь не подслушивал! Я просто сидел на рубероидной крыше гаража в поисках лучшего ракурса для фотосъёмки огромной стаи бродячих собак, которая оккупировала двор одной из хрущёвок и близлежащий гаражный кооператив. Искал самцов и самок семейства псовых? Как говорится, ищите и обрящете! Не знаю насчёт Алёны, но Машенька была той ещё с-с-с-с-суперженщиной.
А две дамочки устроились в беседке, увитой диким виноградом. Май курила и вешала на уши главной редакционной сплетнице свои страдания. По всему выходило, что Машенька была оскорблённой невинностью, а я – дурашкой и глупцом, которого околдовала заезжая вертихвостка. А так – не было преград для нашего совместного счастливого будущего. Как там, в том фильме? «Вы – привлекательны, я – чертовски привлекателен…» Ну да, ну да, как будто она не обжималась с тем офицером в гардеробе, и, я уверен – не с ним одним. Натура такая. И как будто Геру не тиранила всё то время, пока я не появился у него в башке и не взял управление на себя… И вовсе тут Тася ни при чём…
– Я увидела, как он, несчастный, брошенный этой кацапской лахудрой, идёт по Советской один, пешком… Я видела, в каком он состоянии – и догнала его и привела домой!
– И что, и что? Как он? – оживилась Алёна и даже придвинулась к подружке поближе.
– Как?! – Май тряхнула головой. – Да никак!
– В смысле – никак? Ты что – даже не захотела с ним… Ну-у-у… – Алёна сделала какой-то неопределённый жест рукой и закатила глаза. – Гера ведь такой, такой… Ну – мужик что надо стал!
– Стал… Алёнушка, я его разула, раздела, уложила на кровать, приняла душ, навела полный марафет, надела то самое чехословацкое бельё, помнишь?
– Алого цвета? – томно и мечтательно вздохнула Алёна.
– Алого цвета! Пришла – он лежит с открытыми глазами и смотрит в потолок! Я… Ну и так, и по-другому, и по всякому, а он знаешь что?
– Что-о? – широко раскрыла глаза наша делопроизводитель и облизала губки.
Май достала свою конченую папироску и не менее конченый мундштук, чиркнула импортной зажигалкой, затянулась и трагично проговорила: