Паша вдруг захотел сквозняку. Выбрал якорь, запустил двигатель и стал за штурвал, разгоняя волну. При этом отчаянно напевал (если вопли эти можно назвать пением):
Наш паровоз летит, колеса гнутые.
А нам всё по херу, мы е..нутые…
Разгоняя свою шаланду до предельной скорости (десять узлов), орал во всю глотку неведомо кому:
– Живым не возьмете меня, суки!
Серега зашел к нему в рубку с двумя стаканами водки.
– Вот так погибает спецназ!
Да-а, боевой азарт – страшная штука!
Парни орали, и над гладью моря долеко разнеслись их пьяные крики, лишённые какой-либо изысканности и литературной направленности. Но на душе от них становилось светло и радостно.
Сам Паша про себя рассказывал, что учителя в школе про него говорили – оторвать и выбросить, а потом ещё и прикопать, чтобы не вылезло.
А теперешняя ситуация напоминала другую присказку – дай дураку хер стеклянный, он и его разобьет, и руки порежет.
Потом они заглушили двигатель и бросили якорь.
Паше захотелось на дно морское:
– Спрыгну на удачу – точно повезет.
Надел маску аквалангиста, привязал к талии фал, фонарь подводный взял в руку и прыгнул за борт. И пропал. Пока Серега не сообразил, что столько без воздуха невозможно жить. Когда вытащил друга на палубу, он уже был без сознания. Положил его животом на скамейку, сам разулся и встал ногами на спину. Легонько попрыгал – Паша ожил: начал кашлять, блевать морской водой. Его жуть как трясло.
Сергей закурил:
– Очнулся, существо?
Паша в очередной раз блеванул, потом сел на скамью. Сказал с обидой:
– Ты вспомни, как я тебя откачивал, когда волной о борт садануло.
– Не протрезвел – может, по маленькой замахнем?
Паша тихо сидел и печалился, думая о чем-то скорбном. Взял стакан и выдал тост:
– Эх, покатилась жизнь моряцкая на глубину! Выпьем за что, чтобы число погружений на дно морское равнялось количеству поднятий на палубу.
Чокнулись, выпили.
После этого стакана сознание у Сереги отключилось. Ему казалось, что этот баркас, море и поиски на дно упавшего самолета были всегда. Не было иной жизни – детства, школы, универа, службы в спецназе, столичной жизни и девушки по имени Иннеса…. Не было никогда ничего, кроме этого «Romeo», моря и сереющего на востоке неба…
Когда он проснулся, Паша в тельнике и шортах, побритый и пропитанный одеколоном, готовил завтрак. Напевал, никакого не чувствуя смущения, что-то бубннил из вульгарного фольклора: