Редкая, для классика, (и обманчивая) простота языка и легкость слога (в чем-то родственного слогу К. Воннегута, напечатавшего восхищенный отзыв на книги Берна) нисколько не отменяет факта, что на самом деле Берн – «темный писатель». Неясности в понимании произведения Берна имеют двоякое происхождение. С одной стороны, как справедливо отмечает М. П., все опубликованные послеперестроечные пересказы «Психологии судьбы» неаутентичны. С другой стороны, даже те немногие, кому посчастливилось прочитать ходивший по рукам еще в 80-е годы вполне добросовестный, но литературно необработанный перевод часто испытывают замешательство и задают на учебных группах недоуменный вопрос: «О чем это, что здесь главное?».
Если возвращаешь, как преподаватель, этот вопрос группе, то версии ответов участников содержат верные частичные аспекты смысла. Однако эта россыпь смысловых акцентов так и остается россыпью и не указывает на сущностное ядро построения Берна. Действительно, что главное – сказки, в которых ребенок узнавал себя и старался предугадать свое будущее, или скриптовые регуляторы: родительские запреты, предписания, провокации, закрепляющиеся затем на долгие годы? Или сопоставление жизненных стилей неудачников и удачников, «лягушек» и «принцев»? Или о'кей и не-о'кей чувства, «купоны», жизненные позиции? Обычно на этой стадии дискуссия на учебной группе заходит в тупик, и все высказанное представляется главным. Но что же все-таки самое главное, где ось, корень, смысловой эпицентр подхода? Интересно, что мог бы ответить сам Берн, если бы согласился выразить в двух словах сущностное ядро своей доктрины?
Берн умер в 1972 году. И теперь каждый трансакционный аналитик вправе предполагать, каким был бы ответ Берна, хотя может быть, он бы просто отшутился.
Нам, с коллегой Е. Соловьевой, соавтором нашего учебного курса, интегрирующего ключевые направления современной психотерапии, понадобилось несколько лет, чтобы ответить самим себе на этот вопрос.
Если бы потребовалось буквально в двух словах выразить существо учения Берна, то этими двумя словами были бы гегемония Взрослого.
Если же не ставить экстремально жесткие ограничения лаконичности, то в сжатом выражении, в нескольких фразах, суть подхода Берна мы выразили бы так:
Главное – это то, что Внутренний Ребенок отца или матери, или заменяющих их людей велит реальному, настоящему ребенку, сыну или дочери: «Будь таким, как я хочу». Это настойчивое требование одного Ребенка (Внутреннего) другому (настоящему) называется скриптованием и противоположно воспитанию, которое осуществляют Взрослый и Родитель матери и отца. Повторяясь многократно, это внушение одного Малыша, адресованное другому, запечатлевается в виде скриптовой программы и предопределяет негативные аспекты судьбы.