Но в последние год-полтора М., кажется, перестала расти вовсе, как замирает иногда плод в ничего не подозревающем материнском животе, и одновременно с этим утратила всякую веру в осмысленность своих суждений: они стали у нее совсем коротенькие, как резинка, на которой подскакивает туда-сюда меховая суетливая обезьянка, и сводились к простым констатациям вроде того, что вода холодная, а чай горячий, – да и те слишком легко было бы опровергнуть. Главное было не допустить, чтобы эти недлинные мысли пересекались, потому что тогда они начинали искрить и приводили к чему-то вроде краткого внутреннего затмения, как в школе при делении на нуль.
Начать хотя бы со зверя и войны, которая из-за него началась. Было время, когда М. еще владела своей жизнью или думала, что это так, и в ту пору понять, как зверь устроен, было для нее делом первоочередной важности. У нее были для этого и некоторые знания, и какое-то количество наблюдений, и она пыталась анализировать повадки зверя и его возможные намерения, а он рос, можно сказать, параллельно с ней, только успевай записывать. Не то чтобы М. считала это дело своим основным занятием, о нет, ее тогда интересовали совершенно другие штуки – по большей части чужие истории, которые она собирала, как марки, пытаясь расположить их на бумаге единственно правильным образом. Большая их часть, надо сказать, уже имела прямое отношение к зверю, просто тогда казалось, что это все дело прошлое и что в наши просвещенные времена никто никому не откусывает голову просто так или же это происходит совсем-совсем редко. М. помнила историю, услышанную в одной компании: девушке приснилось, как семья отправляет ее к зверю на съедение, все страшно расстроены, мать советует заговаривать животному зубы, пока оно не заснет, хотя бы в первую ночь это должно сработать. Но самое странное, сказала сновидица, что, когда за мной пришли и повели на выход, я вдруг поняла, что в этом и заключался смысл моей жизни, ее тайный план, если смотреть на нее без рюшек и прилагательных, без профиля в тиндере и диплома по философии. Оказывается, я родилась на свет для того, чтобы меня съели, – как бройлерная курица на птицеферме, которая рождается в клетке, ходит под себя и покидает мир охлажденной, ощипанной и залитой в целлофан. Видимо, поэтому я даже не сопротивлялась – потому что какой смысл сопротивляться своему высокому назначению?