(1). Среднестатистический древнекитаец по неизвестным причинам был непоколебимо уверен, что внутри него проживают две души – ХУНЬ и ПО. Душа ПО, порождаемая темным, тяжелым и холодно-пассивным началом ИНЬ, имела семь разновидностей, отвечающих за благополучие его физико-химического тела. ХУНЬ – душа от легкого, теплого и беззаботного ЯН выступала в трех ипостасях, регулируя его духовную и морально-нравственную активность. Роберт Хенрикс отмечает, что «The «p’o», at least in modern belief, is the «physical soul» (versus the «hun» or spiritual soul), the soul that stays with or near the body for a while in the grave while the «hun» goes on through the cycle of rebirth» (По крайней мере в современном представлении «по» – это «душа физического тела» (в противоположность «хунь» – духовное начало), остающаяся какое-то время рядом с телом после его смерти, тогда как «хунь» участвует в цикле перерождения). Насколько нам известно, письменные источники, внятно проясняющие взаимоотношения и повадки этих эфемерных образований, не сохранились.
Первая строка везде одинакова и по праву считается одной из самых таинственных в «Дао Дэ цзин». «載Цзай 營ин 魄по 抱бао 一и 能нэн 無у 離ли 乎ху» дословно выглядит как «Нести, быть нагруженным; Заниматься, управлять, возделывать, to nourish; Душа тела ПО; Обнимать руками; Один, единый; Способен ли не растерять, расстаться?» Отечественный производитель конвертирует это скопление иероглифов в тугозадумчивые частушки: «Можно ли, соединив душу и плоть, объять Единое и не утратить это?» (Маслов А.А.); «Возможно ли, сохраняя душу и в объятиях с единым, с ними не расстаться?» (Семененко И.И.); «Если душа и тело будут в единстве, можно ли сохранить его?» (Ян Хин-шун). Соседские куры, заслышав такие песни, непроизвольно прокудахтали гимн мощных физкультурников и стройных физкультурниц: «Чтобы тело и душа были ля-ля-ля, закаляйся… ух-ух!»
Все строки главы 9 стандартного текста состоят из четырех иероглифов, за исключением последней «天тянь 之чжи 道дао» (Дао Неба). Сей факт позволяет робко возмыслить, что первый знак настоящей строки (載цзай) мог быть последним иероглифом главы предыдущей, выражающим категоричность суждения, китайский восторг или просто указывающим на конец повествования. Спор по этому поводу продолжается давно, но «цзай» имеет вполне определенные значения и в виде служебного знака лично нам, с Великим Пекинесом, не внушает здесь никакого доверия. В мавантуйских текстах главы 9 и 10 никак друг от друга не отделены, и Роберт Хенрикс, все-таки оставляя «цзай» в девятой главе, читает строку как «營ин 魄по 抱бао 一и 能нэн 無у 離ли 乎ху»: «In nourishing the soul and embracing the One – can you do it without letting them leave?» (Лелея душу и обнимая Одно, можешь ли сделать это, не дав им уйти?) Малявин В.В., следуя за предыдущим оратором, заявляет: «Пестуй душу, обнимай Единое – можешь ли не терять их?» Кого «их»? В тексте нет никаких подсказок («нэн у ли ху» – можешь ли не утратить?), но высшая ценность на фоне всего остального – это Великое Одно. Расставание именно с ним должно было бы вызывать смятение в стройных рядах древних мудрохозяек. Что касается лозунгов а-ля «пестуй, да лелей», то Лао-цзы не был профессором «кислых щей», и едва ли огорчал свою паству столь невнятными наставлениями. Так бытует зыбкое поверье, что душа ХУНЬ иногда обозначалась иероглифом «營ин». Уверенности в сей зыбкости нет, но, читая «營ин 魄по» как «пестуй душу», вырисовывается то, что наш мудрокролик Пи-Пу называет непригодной для пищеварения огуречной ботвой. Это изнутри христианства нежная душа богомольной домохозяйки расцветала от добротоделания и чахла во грехе, а древнекитаец душу ПО в здравом уме, обычно, не пестовал. Семь ее разновидностей отвечали за функционирование внутренних органов его желтого организма, а одна из них даже имела какое-то мистическое отношение к темной стороне луны. Ну и как все это хозяйство удобрять и взращивать? В лучшем случае душу ПО после смерти ее хозяина ублажали обильными жертвами, дабы она вела себя пристойно, не досаждая его здравствующим родственникам. Тогда, если понимать знак «цзай» как «нести иль быть нагруженным», а в трактовке иероглифа «ин» довериться древним комментаторам, читавшим его как «небесная душа», то строка приобретает именно тот смысл, которому мы с дерзновенным смирением здесь и следуем.