В 1667г., видимо, на радостях, что не пришел конец света, немецкий поэт Иоганн Карст написал стихотворение, строки которого расположились ветвью папоротника.
Шипуватий – не значит плохой. Без некой доли шипуватости в нашем писательском деле никак: гладких проглотят, а кто с шипами – зацепится, закрепится. Папоротники – моя давняя любовь. Мистические, изящные, манящие, современники динозавров, весеннее лакомство птеродактилей, знахаркины веники. Обожала спускаться в глубокий сырой овраг, где посреди поваленных деревьев росли они, мужские, женские, может, даже австрийские, кочедыжники, орляки съедобные и несъедобные – мои резные папорти. Папоротники, заворотники, выворотники, изворотники. Лет в 6, наверное, я каким-то невероятным образом умудрилась убедить взрослых выкопать в том овраге несколько молодых крепких папоротников, опустить их корнями в ведро с землей, быстренько донести до сада и там аккуратно, присыпав лесной землей, посадить в тени под огромной грушей. Странно, но папоротники не только прижились в незнакомом месте (дикий декоративному рознь), но и вымахали, раскидали споры, вывели робкие отростки. Через 20 с лишним они почти догнали по длине и размаху старинных львовских сородичей на Лычакивском кладбище. Оставалось каких-нибудь 10 сантиметров (в холке?), но настала адская сушь лета 2010, и уже в начале августа торчали побуревшие скелеты. Возродятся ли они, не знаю. Надеюсь, что да. Но лычакивских не догонят уж точно. Чем манят они меня? Папоротники –свидетели давно исчезнувшего мира. Реликты мезозоя. Кроме них, да еще саговников, хвощей и одного дерева, не осталось никого, кто помнил это буйство зелени. Если бы они рассказали все, чему стали свидетелями, получился бы неплохой роман и несколько научных сенсаций. Но папорти молчат, и мы не узнаем их секретов.