– Увидимся, – сказал Конти и поспешно удалился.
Чарли тоже поднялась. Надо было позвонить мужу.
После медосмотра команда разбрелась по Вене. До ночи они были предоставлены сами себе. «Полдня свободной жизни, а потом кто знает, как карта ляжет», – размышляла Алексис, направляясь к зданию Оперы.
– Что вы играете сегодня?
– «Богему».
«То, что нужно», – улыбнулась Алексис.
– Давайте два билета, – Алексис знала, что Чарли не откажется.
Чарли была ослепительна в своём красном платье. «Да, она умеет себя преподнести!», -подумала Алексис, когда они проходили на свои места.
На последних аплодисментах Алексис повернулась к Чарли, чтобы спросить, как ей постановка. Чарли плакала… Горячий поток вырвал Алексис из здания оперы, туда, вглубь глаз Чарли. «Она чувствует… Господи, она тоже это чувствует». В молчании они прошли до кафе Ландман.
– Опера помогает мне соединиться с моими настоящими чувствами, это как исповедь, – сказала Чарли.
– То же самое… иногда я могу часами, неделями жить в музыке… пока на меня снисходит какая-то божественная истина… я растворяюсь в ней… это невероятное блаженство… и мне хочется выразить это невыразимое посредством режиссуры… максимально передать ощущение.
– Но каждый по-своему воспринимает эту истину.
– Ты права… – Алексис задумалась. Её глаза лучились светом не от мира сего. Какое-то забытое чувство колыхнулось в Чарли. Она хотела пойти за ним, но махнула рукой официанту и попросила счёт.
Когда Кларис вышла из отеля, Конти уже поджидал её в серебристом мерседесе с откидной крышей:
– Ты уже и машину успел приобрести!?
– Конечно.
– Какой же ты всё-таки позёр, – сказала Кларис, смеясь.
– Тебе же это нравится. – Кларис уже садилась в машину. Она почувствовала волну возмущения и повернулась к нему. Он улыбался. «У него глаза цвета северного сияния», – промелькнуло в её голове.
– Ты когда-нибудь видел северное сияние, – Кларис, не отрываясь, смотрела на Конти.
– Северное сияние, – Конти завёл двигатель и посмотрел в боковое зеркало.
– У нас в Норвегии можно часто его наблюдать за полярным кругом.
– Никогда не видел. – Они выезжали на дорогу. Кларис вдруг овладело странное веселье.
– Оно живое и может петь. Петь так, что душа хочет вырваться наружу, так, что всё вокруг замирает и слушает. И ты готов идти за этой музыкой всю жизнь, забыв обо всём. Конти посмотрел на Кларис, настороженно улыбаясь.