Стихи. 1964–1984 - страница 3

Шрифт
Интервал
взойдет из тьмы, и с легкостью отбросим
постель из слякоти – последнюю тюрьму.
Да, Боратынский, ты живешь. Твоя стезя,
иная слову, иглами шевелит.
Но мне-то лечь в асфальт, что над землею стелют!
Не в землю, но туда, где умереть нельзя,
чтобы воскреснуть. Шел ремонт. Расплавленной смолою
тянуло отовсюду…
Май 1972

Демон

Да, я пишу, побуждаем
демоном черных суббот
с именем демоса: пот
грязной рукой утираем,
тряпкой промасленной, краем
окровавленных свобод.
Как не похож на пчелиный
наш опечаленный труд!
Перемещение груд
щебня, бумаги и глины –
творчества без сердцевины
всеоплетающий спрут.
Сосредоточенно строя
соты своей пустоты,
чьи восьмигранные рты
залиты черной смолою,
меда ли солнце густое
ищешь попробовать ты?
Но обретаешь работы
химию – привкус чернил.
Вина, которые пил,
смешаны с ядом субботы…
Бледных предместий болоты,
Господи! как я любил
за нарывающий хаос
под кожурою земли,
за электричку вдали,
что побрела, спотыкаясь…
Да! – я кричу, задыхаюсь
вслед ей. Но годы прошли.
Там, на закате, строенья
льются медовой рекой…
Жало трубы заводской
солнце разрезало тенью.
– Желтая тень воскресенья
да не воскреснет с тобой!
Март 1973

Воскресенье

Как трудно все! Мерцает редкий снег
меж редких веток. В освещеньи ртутном
мертвец, питейный человек,
мешок с добром сиюминутным, –
ни жалости не вызовет, ни зла,
но каждая судьба чиста и неподсудна,
когда вот так неузнанной прошла.
Да что за дело мне до жизни этой частной,
до дроби, избранной из цельного числа
на миг неисцелимо-безобразный!
Венец надели. Воскресенье. Хмель,
подобно сплетне, царствует заглазно.
И тащит пьяница незримую постель
повсюду за собою. – Лазарь! Лазарь!
не слышит, рухнул на панель.
1977

Ангел августа

Ангел августа

О, зелени плесни мне вместе с пылью!
Мне пыльной зелени плесни.
Последнего тепла сгорают дни.
У сонных мотыльков опали крылья.
Но временное снится изобилье
на миг уснувшему в тени.
То заскорузлый ангел плодородья,
раскрыв лиловые крыла,
склоняется над ним – то жирная легла
на почву тень, и черви в огороде
из чрева тучного земли чревоугодья
высвобождаются… Числа
им нет. Кишат и оплетают тело
уснувшего после трудов.
Тоннели в мякоти плодов,
в зеленой мякоти ли, в белой –
и чернь и ржавчина. И смерть природе спелой,
как женщине после родов!
О, зелени в глаза мне! – так же плесень
бывает нежно-зелена –
в последний раз плесни… В последнем всплеске сна
Следующая страница