Оглядываюсь в поисках чего-нибудь
тяжелого, и не придумав ничего лучше, хватаю кроссовок у соседней
двери. С силой запускаю снаряд в полет, но Витор успевает скрыться
за косяком. Вот же ж юркий, зараза. Смотрю на одинокий кроссовок
без пары и понимаю, что Леженец опять будет страдать насчет
тренировок. А нечего элементы гардероба за дверь выставлять, впредь
наука будет.
Возвращаюсь к себе в комнату и
замираю у стола, уставившись в окошко. Не было ни единой мысли,
только выжигающая пустота. Топливом внутри было полито
предостаточно, осталось лишь чиркнуть кремнем, что я и сделал,
выбив искру с помощью внезапного приступа гнева.
Не знаю, сколько так простоял, пялясь
на проступающее сквозь сосны рассветное солнце. Внимание привлек
тихий, но настойчивый стук.
- Открыто, - кричу, а сам продолжаю
смотреть на сосны, стройными рядами растущие вдоль озера. Странно,
но вместо вековых красавиц вижу грязные разводы на стекле, на
которые раньше не обращал внимание. И даже отпечаток пальцев с той
стороны, словно кто-то пытался заглянуть с улицы.
Слышу сопение. Нет, не то которое
издает порою малышка Альсон, а тяжелое, пахнущее кислым потом.
Поворачиваю голову и вижу Соми, растерянно замершего посредине
комнаты. Он стоит прямо перед трусиками, выделяющимися ярким белым
пятном на голом полу. Еще недавно там лежал коврик салатовой
расцветки, что любил путешествовать из угла в угол. Теперь ни
коврика, ни мячика резинового: ушли вслед за хозяином.
- Тебе чего? – спрашиваю, а сам
смотрю на раскрасневшуюся физиономию толстяка. Глаза, красные от
недосыпа, лицо помятое и носом шмыгает, будто простывший.
- Она… она…
Губы парня начинают дрожать, по
пухлой щеке сбегает первая слезинка. Да тут не в отсутствии сна
дело, и не в банальном ОРВИ.
- Говори, - прерываю я начинающего
захлебываться Соми, и тот спотыкаясь через слово, начинает
бормотать.
- Подстилка… легла под богатого…
думал, она не такая.
Подстилка… Знакомое слово. Не я ли
недавно выкрикивал его, только захлебывался не соплями, а
ненавистью. Опускаю глаза и вновь вижу белую ткань на грязном полу.
Ни стыда, ни малейшего укола совести. Ощущение пустоты внутри
усиливается, словно выдрали целый кусок из плоти.
А Соми, тем временем, набрался
уверенности и сыпал словами, что из рога изобилия, превращая былой
идеал женской чести в половую тряпку. И ловко у него так выходило,
с перчинкой и подробностями. Куда уж прочим великим гуманистам.