всё по десять раз повторяли,
а когда отпускали руку, терялась тотчас же,
была неумелой женой и плохою дочерью,
матерью бесхребетной, поэтом лапотным,
зато, когда на рояле играла, вокруг все плакали,
когда выходила на сцену, была живою,
не мамой, не дочерью, не женою,
а тем, кем я, верно, и быть должна.
В детстве мама была нежна,
отец строг, бабушка молода,
я была огонь, а затем вода,
теперь же земля, землица,
и снова лежу в ежовых тех рукавицах.
О Музыка склянок и крынок,
ты мне помогаешь без слов
летать, оставаясь бескрылой,
и снова вставать на крыло,
и быть чьей-то песней и эхом,
не вечным, но все-таки быть,
в нас есть только музыка эта,
звучащий божественный быт,
и то, что нисходит к нам свыше,
и всяческий низменный сор.
Мы – музыка, музыка, слышишь?
Мы звуки чужих голосов,
и в этом, и в будущем хоре
начала нам нет и конца,
мы с музыкой в мир этот входим,
мы с музыкой входим в сердца.
Разнятся сердечные ритмы,
и жизнь не всегда к нам добра,
но музыка снова творит нас
из звука, а не из ребра,
из света его и печали,
из холода и из тепла,
знай, в слове, что было в начале
вся музыка мира была,
вся музыка, но почему-то,
в каком ни была бы краю,
из всех мне дарованных музык
я тотчас твою узнаю.