Парадный вход в дом был за фонтаном, но имелся, конечно, и черный вход под парадной лестницей, который выходил во внутренний дворик, находящийся за домом. Там лежали аккуратно сложенные Родионом Романовичем дрова, и росло несколько высоких деревьев, которые как бы заглядывали в вечно закрытые окна коридора второго этажа. Сами Раскольниковы занимали помещения на первом этаже по обе стороны от лестницы.
Вот так и текла жизнь в этом доме. Софья Семеновна следила за порядком, чистотой белья и за тем, чтобы блюда на столе князя и его гостей, как она их называла, были вкусными. Те же развлекали хозяина по вечерам в гостиной умными беседами о религии и литературе, и казалось, что так будет вечно, и никакие страсти уже никогда не появятся в этом тихом прибежище.
Но неожиданно Лев Николаевич получил письмо от Парфена Рогожина, который прибыл в город после того, как отбыл часть наказания за убийство их общей знакомой Настасьи Филипповны Барашковой. И, что удивительно, он был даже оправдан, так как было признано, что совершил он его исключительно по краткому помутнению рассудка, которое случилось у него из-за женского непостоянства.
Его брат, получивший после смерти отца и ареста Парфена миллионное состояние, через пару лет понял, что не по-людски это от брата отказываться, добился как-то смягчения приговора, и даже упросил принять от него часть отцовского наследства. Но жить у брата Парфен не захотел, а обратился ко Льву Николаевичу, который и предложил ему комнаты для проживания на первом этаже своего дома.
Брат Парфена, как и обещал, привез ему причитавшиеся деньги, но тот их не взял, велел вложить в дело, хотя себе немного все-таки оставил, сказав, что суммы этой ему на первое время будет довольно. И жил сейчас Парфен очень тихо, почти никогда своих комнат не покидал, разве что изредка ходил в церковь вместе с мужем Софьи Семеновны Родионом Раскольниковым. Наверх он тоже не поднимался, а выходил и приходил домой с черного хода, который был под лестницей. Пить он также теперь не пил, а только лежал часто в своей комнате на кровати или подолгу стоял у окна.
Поэтому так уж получилось, что встречался он со Львом Николаевичем Мышкиным за все это время всего лишь один раз, когда приехал. Притом князь сам спустился к нему на первый этаж, и ему, когда он к Парфену шел, почему-то казалось, что спускается он куда-то глубоко-глубоко под землю, чуть ли не в ад. Рогожин же в это время сидел в кресле, и даже не повернул голову, когда Мышкин постучал в дверь, а потом, не дождавшись ответа, вошел. Князь не мог проронить ни слова, так вот стоял у порога и молчал. Наконец, Парфен Семенович повернулся к нему и тоже встал. И дальше произошло нечто странное. Мышкин шагнул к нему, упал на колени, обхватил ноги Рогожина и тихо-тихо завыл. Тот же смотрел куда-то вдаль. Сколько времени так прошло, неизвестно, но потом князь Лев Николаевич Мышкин молча поднялся, скорым шагом ушел к себе наверх, и больше с тех пор они не виделись.